Большая семья - [55]

— Кто там? — услышала она голос Анны Сергеевны.

— Вера дома? — Ульяна с замершим сердцем ждала ответа. А что она скажет подруге? Как объяснит свое полуночное хождение по табору?

Скрипнула дверь. Из землянки вышла Вера. Она застегивала кофточку и удивленно смотрела на Ульяну.

— Я тебя разбудила? — спросила Ульяна.

— Нет, я еще не спала, — ответила Вера. — А ты что бродишь по ночам?

— Не спится.

— Мне тоже. Прямо мученье…

Ульяна обняла Веру.

— Пойдем к реке… Погуторим. Хочется душу отвести…

Вера вернулась в землянку и вышла оттуда в теплой кофте, наброшенной на плечи.

— Мамка ругается, — сказала она, — боится, просплю на работу. А я, может быть, и глаз за всю ночь не сомкну.

Они пошли к реке, ступая по мягкой молодой траве.

— Недочет недавно заходил, — сказала Вера. — Решение объявлял.

— Какое решение? — спросила Ульяна, думая о другом.

— Насчет нас. Ну, что нас назначили звеньевыми.

— Кого ж это «нас»?

— Тебя, Дуняшу Быланину, меня. — Вера назвала еще несколько имен. — А тебе разве он не объявлял?

— Я поздно пришла домой.

Для Ульяны это было неожиданное и приятное известие. Она подумала об Арсее: стало быть, он не забыл о ней. Ну что ж, она на работе покажет, что он не ошибся.

А Вера между тем взволнованно говорила, близко прижимаясь к подруге:

— Мне, знаешь, Уля, и радостно и боязно… Радостно оттого, что дело большое люди доверяют… А боязно, если не справлюсь, не оправдаю доверия. Ну, как сил нехватит?..

Вера и Ульяна были подругами с детства. Ульяна была на один год старше. Между собой они всегда были откровенны. Ульяна лучше других знала благородное сердце Веры, ее простоту и отзывчивость. Только с Верой делилась Ульяна сокровенными мыслями. Она часто рассказывала подруге о своей замужней жизни, о тоске по ребенку. Вера всегда умела ее поддержать и успокоить.

Подруги подошли к реке и сели на обрыве. Вера прильнула к Ульяне.

— Знаешь, Уля, — сказала она, — мне всегда кажется, что я странная. Не похожая на других. Вот опять же с этими звеньями. Поверь мне, кое-кто будет отказываться. Скажут, на что нам. Пусть другие отвечают. А я рада. Рада так, как будто мне какой-то дорогой подарок преподнесли. Я горжусь этим… А ты как себя чувствуешь?

Ульяна смотрела на реку, и ей казалось, что ее жизнь течет вот таким же темным потоком.

— Я… — отозвалась она задумчиво. — Я, Верушка, ушла от Демьяна.

Вера заглянула ей в лицо.

— Ушла?

— Ушла. Навсегда…

Вера прижала к себе Ульяну, но ничего не сказала.

Они долго сидели молча. Луна выкатилась из-за леса, и все кругом ожило. Заблестели молодые ивовые листочки, засверкали водяные гребешки на реке. Снова где-то, словно разбуженная лунным светом, затявкала беспокойная дворняжка. Зачирикала какая-то ранняя птица в вербах.

— Что ж, он не стоит тебя, Ульяна, — сказала Вера, и Ульяна вспомнила, что вот так же когда-то ей сказал Арсей. — Он не стоит тебя, Ульяна, — более твердо повторила Вера. — Теперь, когда ты порвала с ним, я могу тебе сказать об этом открыто. Я всегда считала его…

Она не досказала, хрипло закашлялась, схватилась за грудь. Она кашляла натужно, долго. Ульяна гладила ее мягкие волосы и время от времени повторяла:

— Милая… Милая… Милая…

Когда Вера перевела дыхание, Ульяна встала и потянула подругу за руку:

— Пойдем! Тебе вредно на сыром воздухе. Пойдем, голубка моя. Я с тобой заночую…

Они пошли назад, в табор, медленно и молча, думая об одном и том же — о тяжелой болезни Веры.

20

За несколько часов табор был полностью разрушен. С каким-то радостным ожесточением люди выдергивали колья, снимали жерди и вместе с домашним скарбом переправляли на старое место — на плоский, дугою выгнутый берег. Там колья снова закапывались в землю, жерди связывались в островерхие крыши, стены временных жилищ заплетались молодой лозой.

Над рекой стоял многоголосый людской гомон, часто и дружно вспыхивал девичий смех, пронзительный ребячий свист, будто тонкий бич, рассекал теплый, неподвижный воздух. Радость переселения была настолько сильной, что, казалось, именно табор на выгоне был причиной всех зол и лишений, и что теперь, когда люди снова на родных местах, жизнь станет более легкой и отрадной. Кому не известно, что родной дом, родное, годами насиженное место прибавляют человеку сил, вселяют уверенность.

Только к вечеру, когда возбуждение улеглось, вдруг все заметили на зеленом выгоне, заплатанном выжженными пятнами, одиноко возвышавшийся курень тракториста Рубибея. Антон работал в поле и не знал о переселении.

Людям стало неловко.

— Что ж это, — говорили одни, — выходит, не до конца дело сделали. Как бы на развод оставили. Нехорошо… И перед Антоном неудобно. Человек трудится на всех, а мы ему не помогли. Право слово, нехорошо…

Другие резонно возражали:

— Оно верно, надо бы и этот снести, да ведь как без хозяина? Какая ни на есть, а собственность. А ну как Антон воспротивится, возражать станет?

После недолгих споров решили не трогать «воздушный замок» Рубибея до тех пор, пока хозяин сам не распорядится.

Но наутро, всем на удивление, курень Антона стоял на рубибеевской усадьбе возле уцелевшей от пожара старой груши. Яркое утреннее солнце, как прежде, пронизывало его насквозь. Курень стоял так же уверенно и прочно, как будто неведомая сила бережно, не уронив ни одной ветки, ни одной камышинки, перенесла его за реку и поставила на усадьбу хозяина.