Большая семья - [21]

— Какая там сторожиха! — бросила она потерянно. — Сторожить нечего. Школа-то сгорела дочиста…

— Не огорчайтесь, Дарья Филимоновна, — сказала Нина Семеновна, — новую построим.

Уверенность учительницы понравилась Дарье Филимоновне.

— Что ж, рады вам, дочка, милости просим, — сказала она радушно. — Давайте ваш сундучок, в курень поставлю. — Она взяла из рук Нины Семеновны баульчик. — Как зовут-то вас?

— Нина.

— Ну, вот и хорошо, — довольно сказал Недочет. — Знакомьтесь и устраивайтесь. — Он подал Дарье Филимоновне обе связки. — А это тебе, сторожиха, букварики и тетрадочки. Ребяток будете уму-разуму наставлять. Бывайте здоровы, Нина Семеновна, пока что! В случае чего — пожалуйста, не стесняйтесь.

Он приподнял картуз над головой и пошел за курень.

Кузнец остановил его.

— Где кузню строить будем, Иван Иваныч?

— Где ж? — помедлил Недочет, закручивая усы. — На старом месте, пожалуй. Как сам-то думаешь, Петр Степаныч?

— Согласен, — сказал кузнец и снова принялся за полушубок.

Вечером с поля пришла Ульяна.

Мать сказала ей, что Недочет поселил к ним новую учительницу, которая теперь ходит по табору и переписывает учеников.

— Уж не знаю, как быть, — рассуждала Дарья Филимоновна. — Теснота какая будет. Придется тебе, Ульяна, на полу спать.

Было ясно, чего хотела мать. Ульяне и самой опротивела такая жизнь: каждый день насмешливые намеки женщин, настойчивые причитания матери. А сегодня на сорняках Евдокия Быланина без стеснения спросила, когда Ульяна объявит о своем партизанском муже.

— А нам уж отдай Демьяна, — сказала Евдокия под хохот женщин. — Мы, вдовушки, и таким не побрезгуем…

Ульяна повязала голову платком и, не сказав матери ни слова, вышла. Она шла медленно — хотелось отдалить неизбежное. С момента возвращения в Зеленую Балку она не переставала думать о своей жизни. Слова матери утвердили решимость поскорее покончить со всем, покончить разом. Но уверенность пропадала с каждым шагом. Что ждет ее?

Догорал закат. Весенний вечер легким пологом застилал выгон. В таборе горели костры. Дым от них уносился в синеющий простор неба. Над Белыми горами блестела вечерняя звезда.

Куторга сидел у костра. Огонь освещал его осунувшееся лицо. Ульяне он показался беспомощным. Она остановилась и некоторое время смотрела на мужа с жалостью и удивлением. С этим человеком она прожила многие годы, с ним делила радости и горе…

Куторга поднял голову и поверх огня увидел Ульяну. С минуту он сидел неподвижно, заметно растерявшись, потом вскочил, подбежал к ней, взял за руки.

— Пришла… Пришла, моя Уля… — жалобно шептал он, готовый расплакаться.

Она ждала упреков и обвинений. А вместо этого он ласкался к ней, заглядывал в глаза, и жалость, что недавно закралась в сердце, исчезла. Осталась все та же холодная и темная пустота, а в голове все то же мучительное раздумье: «Как жить, что делать?»

Ульяна молча высвободила руку и вошла в землянку. Здесь было темно и пахло сыростью. Ульяна отыскала спички, зажгла лампу. Слабый свет упал на глиняные стены, заплясал на потолке. В землянке было неприбрано. Ульяна застелила деревянные козлы стареньким лоскутным одеялом, которое сама сшила в первый год замужества, подмела пол. Куторга просунул голову в дверь.

— Продукты под кроватью, — сказал он. — Может, сготовишь что-нибудь вечерять?

Он не вошел в землянку. Нужно было успокоиться. Он снова сел у огня, подложил в него ветки. Вспыхнуло яркое пламя, и таким же ярким пламенем вспыхнуло в сознании прошлое…

…Была гроза. Молнии полосовали непроглядную ночь. Земля стонала от гулких раскатов грома. Хлестал косой дождь. Но Ульяна и Куторга упрямо шли вперед, перебегая от куста к кусту. Иногда, заслышав подозрительный шорох, они останавливались, прислушивались. Но кругом было пустынно, темно.

Наконец они вышли на берег. Внизу буйствовала река. Вспышки молний на мгновенье вырывали из темноты ее вспененные волны, неистово бросавшиеся на берег. Вербы глухо шумели, сцепившись верхушками.

Ульяна вытащила платок, вытерла лицо мужа, ладонью пригладила его мокрые волосы.

— Теперь в лодку, — сказала она. — А там — лес. Там — наши, партизаны…

Он дрожал мелкой дрожью, сам не зная отчего — от холода или от страха.

— Ульяна… вернемся… — нечаянно выронил то, что не давало покоя.

Ветер унес слова. Потрогав лоб мужа рукой, Ульяна с беспокойством спросила:

— Что с тобой? Ты весь горишь…

И он повторил — громко, настойчиво:

— Ульяна, вернемся!

Она приблизилась, внимательно всмотрелась ему в лицо.

— Что ты сказал?

Тогда он схватил ее за плечи, судорожно сжал, и, задыхаясь от отчаяния, заговорил бессвязно, как в бреду, с мольбой в голосе:

— Вернемся, Ульяна, вернемся, дорогая!.. Какие мы партизаны?.. Нас там убьют… А дома никто не тронет… Мы ведь беспартийные… Вернемся, Ульяна!..

Ульяна ничего не сказала. Руки ее упали вдоль тела. Она молча стояла подле мужа и точно боролась с собой. Он снова дотронулся до ее плеча. Это прикосновение обожгло ее; она оттолкнула Куторгу и быстрыми шагами пошла к реке. Дождь бил ее по лицу, но она не закрылась, не наклонила голову.

Путаясь в мокрой осоке, Куторга побежал за ней, догнал у лодки, качавшейся на волнах, схватил за руку. Но не пошел за Ульяной, а потянул ее назад.