Большая Ордынка - [52]

В комнатенку все забились, вытираются, куртки свои отжимают. Женщины в Тамаркины шмотки переоделись, и Марина тоже. Времянку Божан мигом растопил, затрещала, жар повалил.

— Сейчас, сейчас, в тесноте да не в обиде, ваши одежки мы развесим, они мигом высохнут. — Тамарка веревку протянула. — Ну, кажется, у нас уже тепло. Теперь угощать вас буду. Проголодались. Мой Божан в район специально ездил, мяса привез. Я котлет вам нажарила. Все жду вас, жду… И оладий тоже, как обещала. — Наташе улыбается. — Муж, водку ставь! Кажется, все перезнакомились? Вот и хорошо.

Котлеты на сковородке шипят, Валерий носом потягивает, голод его разбирает.

Сели к столу. Табуреток на всех не хватило, так Божан стол к нарам придвинул, всех усадил. Тамарка миски, ложки, вилки всем разложила, стаканы вынесла. В передней у нее вроде чулана, чего она только оттуда не повытаскивала: и консервы всякие, и варенье, и масло сливочное, ничего не жалеет. Все на стол с такой охотой ставит:

— Кушайте, пожалуйста, кушайте!

Борис стакан водки опрокинул, горячей котлетой закусил, наблюдает.

Вероника Никандровна с Божаном как со старым приятелем чокается, выпивает, закурила, на международные темы беседу завела. И Божан ей грамотно возражает, видать, в политике здорово разбирается.

Валерий одну котлету за другой в себя запихивает — дорвался. А Марина ест, пальчик отставила, как будто для нее одной здесь все наготовили. Котлеты у Тамарки из парного мяса, сочные. Вкусно наготовила, для Мариночки, ничего не скажешь. От водки наотрез отказалась, даже глотка не выпила против простуды, как Тамарка ее ни уговаривала. Не так воспитана!

Посуды не хватает, Тамарка хочет помыть, чтоб оладьи в чистые миски накладывать, а Божан ей:

— Присядь, посиди, Тамарочка, я помою.

Борис подумал: ему только с мисками и возиться. Ручищи-то какие здоровенные — силища. Ему штанги выжимать. Кулак, поди, в три моих будет. Представляю, как он может двинуть.

Тут Наташа вызвалась Тамарке помочь. Но Тамарка ни ему, ни ей мыть посуду не позволила, мигом все сама ополоснула.

К Борису Божан тоже очень ласков, пожалуй, изо всех его выделяет. А Бориса гнетет — рассказала Тамарка или умолчала. И склоняется к тому, что знает о нем Божан, знает и вроде даже сочувствует, будто забрал себе его, Борисово, добро. Подумать только! Подливает ему да подливает.

— Тамарочка на готовку большая мастерица. Еще одну котлетку! — А котлетища в его ладонь.

Валерию Божан тоже подлил, только тот слабо пьет, на еду нажимает, за все лето так еще не наедался. В Божановой рубахе сидит! А утром ведь твердо решил, что Божан ему не компания. И замечает Борис, что и Наташа все это понимает, но смотрит на Валерия пустыми глазами и сердцем за него не переживает. Вот оно что.

Марина на чай перешла с вареньем, и все молчком, разговор поддерживать не хочет. Вид у нее такой — «пусть я и здесь, но меня здесь нет».

«И как же это я Тамарку не разглядел? А ведь когда прощались с ней тогда, она, зараза, мне сказала: «А будешь ты меня вспоминать». И права. Сиди теперь, Борис, и молчи. И чего только на свете не бывает!

Марина на часы все поглядывает, как будто торопится скорее уехать. Тамарка это отлично заметила. А часы-то у нее, оказалось, стоят, дождем их, наверное, залило. Но Божан выручил. Взял их у Марины, раскрыл, что-то в них подкрутил огромными ручищами, и пошли часики, как миленькие затикали. И Марина по такому случаю в первый раз за все время еле улыбнулась. Поблагодарить-то ведь его за часики все же надо было.

Дождь прошел. Возвращались к себе в лагерь при луне. Взошла золотистая, тяжелая, а вокруг тройное сияние. На этот раз в кабину Борис посадил Веронику Никандровну. Она, пожалуй, больше всех выпила, веселая была, такой ее Борис еще не видел. И как-то так случилось, что дорогой он ей о Тамарке возьми да и расскажи. И про то, как принял решение никогда с ней больше не видеться и в гости со всем отрядом к ней не являться, и что для этого проделал, тоже рассказал.

Никандровна слушает его и ничего не отвечает. Борис машину осторожно ведет, не спешит. И молчание Никандровны все больше и больше его гнетет. И хочется ему узнать, чем же ее, Никандровну, эти люди привлечь могли. Она — интеллигенция, они — народ рабочий. Может, просто поизучать захотела, как свои бактерии изучает. Хочется ее спросить, да не решается.

А она вдруг говорит:

— Ми с Наташей на их огонек пошли… Два человека в огромном мире нашли друг друга, Разве это не чудо?!

И от слов ее опять с Борисом что-то такое происходит: сам все понимает, да только надо ему все наперекор, наперекор, возражать да возражать.

— Она еще ему покажет — эта ваша Тамара Николаевна, обязательно с кем-нибудь да спутается. А может, и от к жене вернется…

— Нет. Никогда.

— Чего это вы так уверены?

— Нимбами они зацепились.

— Это как понимать, нимбами?

— Да так и понимайте. Самым высоким, самым светлым. Оттого они и богаче нас с вами.

…Борис не спал. Он лежал в своем спальном мешке и опять думал, но почему-то все, о чем он думал, казалось ему теперь мелким и незначительным.

Солнцеворот

Самолет пошел на посадку.

Вышел командир и сказал: