Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [59]

Walking On The Thin Ice /Идя По Тонкому Льду/

Утром 8 декабря 1980 года за кофе они поставили сырой сэмпл Walking On The Thin Ice, которую сегодня вечером им предстояло сводить в Record Plant Studio. И музыку, и текст писала Йоко, Джон только подыгрывал ей на гитаре. Джон сделал кофе, принес поднос с двумя чашками на диван, они уселись поудобнее и приготовились слушать. Сегодня друг для друга у них было целое утро. Очень насыщенный день, несмотря на то, что понедельник: в обед фотосессия с Анной для обложки «Rolling Stone», сразу после нее большое интервью с Дейвом для RKO Radio, а в пять им надо быть уже в Record Plant.

После того, как прозвучали последние аккорды, Джон нажал на кнопку «СТОП», поднялся с дивана, и через минуту вернулся обратно к Йоко еще с двумя чашками кофе. Йоко протянула руку, улыбнулась ему так,

как могла улыбаться только она и сказала:

– Что в ней хорошо, пропустим; давай начнем с того, что плохо?

– Что плохо? Что же… Тогда, знаешь, я хотел спросить… почему в ней столько нервозности? Этот трек можно было бы предложить Кубрику для его «Сияния». Жаль, не успели немного.

– «Сияние!» – Йоко улыбнулась. – Насчет нервозности… ты прав, мне очень неспокойно последнее время. И у нас тобой все вроде прекрасно, и в творчестве опять подъем, посмотри, как приняли наш “Double Fantasy” /«Двойная Фантазия»/. Но эта песня, Джон – это вся моя pain in the chest /сердечная боль/ последних дней, если честно. И текст, и музыка – это то, что я чувствую последнее время. Это непрекращающаяся нервозность, вот именно.

– Ложись вот сюда, – Джон взял ее чашку, поставил на поднос и обнял так, чтобы Йоко было удобнее умоститься на его груди. Почему ты мне ничего не говорила про боль? Давай завтра покажем тебя врачу?

– Врач не при чем. Это не физическая боль, Джон. Тревога. Что-то меня сильно тревожит, и вся боль там, – Йоко показала пальцем на центр груди. – Как будто я что-то делаю сейчас неправильно. Хотя, я же говорю, все отлично, и с Шоном, и с бизнесом. Лучше не бывает. И с тобой. А у меня который день уже тревога и чувство вины. Хоть в церковь иди и принимай крещение. И это не гормоны или эмоции, это давит постоянно.

– Но почему церковь? И почему христианство, мама?

– Не знаю. Для меня самой очень странно, что это связано с религией. Это, скорее всего, мое желание найти защиту у каких-то сверхъестественных сил. Только не могу понять, от кого или от чего.

– Серьезно? Все-таки, насколько мы с тобой похожи! Я, знаешь… ты удивишься, в последнее время я тоже ведь часто думаю о Боге. И это тоже связано с песней. Не с этой. Знаешь с какой?

– Которую ты написал на Бермудах? “Grow all along with me?” /«Расти вместе со мной»/

– Нет, с этой как раз все в порядке. С другой, которую я уже не смогу никогда переделать. Ты отгадаешь.

– Попробую. С «Imagine?» /«Представь себе»/

– Ага. Я постоянно последнее время думаю о том, как же я ошибся всего с одним звуком в своей главной песне. Всего на йоту, мама. Йоко, на йоту. Догадаешься, где?

– где “There’s no religion”? /нет религии/

– Нет. Я вряд ли когда-нибудь поменяю свое мнение о церкви.

– … тогда, может, где “no Heaven”? /нет рая/

– In the bull’s eye. /в точку/ “There’s a Heaven” /есть рай/, должен был я написать. Но десять лет назад с кем еще мне было соревноваться, кроме Господа Бога? Решил выгнать Его из Его же дома на глазах у всех моих поклонников. К тому же «Imagine there’s a Heaven» /Представь, что рай есть/ своим положительным посылом выбивалось из общего строя отрицания песни. «No countries, no hell, no possessions». /Нет стран, нет ада, нет собственности/ Я заодно и рай стер. А теперь, спустя десять лет, это меня гложет. Бесполезно, конечно, пытаться обмануть Бога. Когда ты – Его частица. Жаль, в тридцать этого не понимаешь.

– Брось. Сколько других прекрасных своих песен ты тоже хотел подправить! И какое счастье для нас всех, что этого не случилось. Джон, «Imagine» – великая песня, и ее не нужно улучшать! Даже на один звук.

– Да, но тут… Тут другое. В других песнях, таких, как «Strawberry Fields» /«Земляничные Поля»/, там это не критично. А в «Imagine» эта “a” не идет из головы.

– Ты первый раз говоришь со мной об этом.

– Да это и не так давно появилось у меня в голове. Как раз после Бермуд, после, как раз, «Grow all along with me». Пару-тройку недель назад, может быть. С тех пор, как я стал задумываться о Святой Троице.

– Не верю своим ушам. Это говорит Джон? Святой Троицы? Бога-Отца, Бога-Сына и Святого Духа? И что ты надумал по этому поводу? – И Йоко, подложив одну ногу под себя, немного отодвинулась от мужа, чтобы видеть его глаза.

– В общем, вот как. Ты знаешь, я не очень верю всем этим древним еврейским сказкам, которые называются «Библией».

– Да.

– Ну и вот, мама. Я размышлял об одной из этих сказок. Моей любимой. Часть первая, стих 27-й. «И сотворил Бог человека по образу Своему».

– И?

– У меня всегда возникал вопрос, как это он сотворил человека по своему образу? Тогда получается, что Бог – это мужик, сидящий на облаке? Или женщина с жопой и сиськами? Или нечто среднее, наподобие трансгендера? Это один из главных стихов, не позволявших мне относиться серьезно к Ветхому Завету. А когда писал «Grow all along» на Бермудах, я внезапно понял, что имеется в виду. И немного обалдел от простоты и мудрости замысла. И от точности текста в Ветхом Завете. Трудно было сформулировать лаконичнее, я теперь думаю.