Большая Книга. Том 1. Имперский сирота - [58]

Яс шел домой счастливый. Наплевать на небольшие пятна крови на рубашке! Андрюшка рядом рассуждал о том, что победа Яса не может вызывать никаких сомнений. Но в следующий раз отворачивать лицо и зажмуривать глаза не надо: так можно и серьезный удар пропустить. «Хорошо иметь такого друга!» – думал, вполуха слушая все его советы Яс.

– Что же ты, сынок, всю рубашку кровью-то испачкал?» – вывел из размышлений Яса голос немолодой женщины, проходившей им навстречу. – Нос-то хоть в порядке? Ой, драчуны. Как придешь, постирай в холодной воде с обычным хозяйственным мылом. Не в горячей, а в холодной! Маме-то, чай, расстраиваться твоей не шибко надо?

– Спасибо, – сказал Яс.

Оказывается, кровь смывается только холодной водой, надо же. Вот и его подъезд. Он в этот раз, разумеется, не пошел провожать Андрюшку. Яс открыл дверь ключом, зашел в пустую квартиру. Мамы дома еще не было, хотя она, работая, как все врачи в СССР шесть часов, если была первая смена, приходила примерно в одно время с ним. Отца тоже не было. Папа последнее время вообще что-то стал поздно приходить, говорил, что много работы. Яс его почти не видел, сам он ложился теперь всегда в девять тридцать, чтобы хорошо выспаться. Яс снял с себя рубашку, включил холодную воду, хорошенько намылил и стал жулькать участок белой ткани рубашки с небольшими бурыми пятнами. Женщина не обманула, от холодной воды и хозяйственного мыла кровь сошла быстро и бесследно, как по волшебству. Яс, довольный, что теперь не придется получать от мамы, повесил рубашку сушиться на змеевик, а сам пошел в комнату переодеться в домашние майку и шорты. В этот момент во входной двери стал уверенно поворачиваться ключ.

– Мамочка, привет! – громко закричал Яс и кинулся из комнаты в коридор обнимать ее за талию – до маминой шеи он пока не доставал. «

– Привет, мой хороший, – сказала мама. – Ну подожди, подожди, дай мне хоть разуться, – теребя его за волосы, она наклонилась к застежкам своих ярких босоножек – в Алма-Ате все еще было по-летнему тепло.

Яс стал хвастаться своими успехами в школе: две пятерки по письму и четверка по математике! И рубашку он постирал сам, немного замарал в школе, и сам постирал, посмотри, вон в ванной висит! Он решил сам привлечь мамино внимание к своему несвойственному трудолюбию, чтобы избежать лишних вопросов. Но мама, на его удивление, даже не улыбнулась. Она словно пропустила все его рассказы о пятерках мимо ушей; она молча разулась и прошла в ванную, где, вместо ожидаемых Ясом возгласов одобрения за постиранную рубашку, раздалось одно лишь журчание воды в раковине. Мама в этот раз мыла руки молча – и это было совсем на нее непохоже. Обычно, придя с работы, она всегда спрашивала Яса, как прошел день в школе. Прошло достаточно много времени, а она все не выходила и не выходила из ванной, и все так же в тишине журчала вода из крана за неплотно закрытой дверью. Яс отлично видел это сквозь узкую щель.

Может, она испачкала их на работе в какой-нибудь зеленке, подумал Яс и пошел к себе в комнату, чтобы быстро сделать матешу и пойти на улицу. По понятным причинам, в продленке сегодня они с Андрюшкой не были. Яс достал дневник, посмотрел задание, открыл учебник по математике и тетрадь; и уже приготовился было записать условие примера, как услышал за своей спиной мамин голос: «сынок, мне нужно тебе что-то сказать». – Яс в ту же секунду, еще не обернувшись назад и не видя мамино лицо, вдруг понял, что сейчас он услышит что-то страшно плохое. В паху у него заныло точно так же, как несколько часов назад, перед дракой с Ракитой. Он снова вдруг очень захотел опять попросить Волшебника… но о чем? Он понятия не имел. И второй раз за день у Яса все опустилось вниз живота.

Поворачиваться к маме не хотелось, и Яс так и замер спиной к ней за письменным столом, ожидая, что она скажет. «Мы с папой решили развестись», – настигли его непонятные мамины слова, которых он так не хотел слышать. Каким-то органом определив, тем не менее, их общий смысл, Яс посмотрел в окно. Пейзаж за окном расплылся, а вместе с расфокусом усилилась и тяжесть в паху. Мир, еще секунду назад, бывший таким солнечным и теплым после его первой, хоть и случайной победы, внезапно исчез. Он не разрушился и не уплыл, он просто растворился, как сахар в стакане с чаем, оставив Яса, маму и саму комнату в жидком вакууме. Яс не знал точного значения слова «развестись», но понял, что его только что лишили огромной и драгоценной части. И тогда он заплакал, тихо и очень горько. Его плач не имел ничего общего с тем надрывным детсадовским плачем, которым он плакал, бывало, разбив коленку или, когда его укусила оса, или, когда увидел утонувшего мальчика на Иссык-Куле, или, когда его папа подбросил его и не поймал, и он упал на землю лицом, разбив губу.

Этот его плач был недетским, таким, каким обычно плачут вдовы по горячо любимому ими покойному мужу на похоронах и брошенные родителями дети. Но сейчас Яс не волен был выбирать, каким плачем плакать. Они с мамой сидели на кровати в его комнате, мама гладила его по голове, а он, уткнувшись лицом в ее плечо, своими слезами превратил рукав ее платья в мокрую марлю. Что было дальше, он никогда потом так и не мог вспомнить. Когда рушится мир, разрушается все, в том числе, наверное, и время. А боль от разбитой души намного сильнее разбитого носа, и ее кровотечение не остановить ваткой с йодом – вот, что он очень хорошо понял тогда.