Большая книга стихов - [48]

    Все мы — Божьи мысли.

    19

    Тлен — кресало и тесак,

    Дерево сгорает.

    Я есть мысль, мысль — Исаак,

    Мысль не умирает".

    20

    Он взглянул — и обомлел:

    Сын смотрел на пламя, —

    Точно так же Бог смотрел,

    Теми же глазами!

    21

    И с небес воззвал слуга,

    Богу предстоящий,

    И баран свои рога

    Выдвинул из чащи.

1983

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ АВРААМА

    1

    Табунились табуны,

    И стада ягнились,

    И сияющие сны

    Каждой ночью снились.

    2

    К небу воздух восходил

    Свежим фимиамом,

    И явился Михаил

    Перед Авраамом:

    3

    "Ныне Бог меня послал

    За твоей душою".

    Но старик еще желал

    Жизнью жить земною.

    4

    Был он крепок, был не скуп,

    Всех встречал с радушьем

    И любил мамврийский дуб

    Над шатром пастушьим.

    5

    Он сказал: "Я отдохну

    Под господним кровом,

    Но сперва на мир взгляну,

    Сотворенный Словом".

    6

    Михаил простер крыла,

    Стала ночь светиться,

    На степной простор сошла

    Чудо-колесница.

    7

    Взвились вестник и старик

    Вровень с небесами.

    Беспредельный мир возник

    Перед их глазами.

    8

    И увидел Авраам

    Сверху, с колесницы,

    Ложь, разбой, и блуд, и срам,

    Плахи и темницы.

    9

    Вскрикнул: "Боже! Здесь позор!

    Мир живет в безверьи!

    На людей низвергни мор,

    Пусть сожрут их звери!"

    10

    Но раздался Божий глас:

    "Знай, в иных началах

    Я миры творил не раз,

    Тут же разрушал их.

    11

    То, что Словом создавал,

    Было бессловесным.

    Дух себя не узнавал

    В облике телесном.

    12

    А вот этот мир хорош,

    Ибо в этом зданье

    Правде уступает ложь,

    Радости — страданье.

    13

    Ибо здесь любовь сладка, —

    Не страшась броженья,

    Пьют из чашечки цветка

    Мед воображенья.

    14

    Этот грешный мир — дворец,

    Город говорящих,

    Ибо только Я — Творец,

    Нет других творящих".

1981

ВОЕННАЯ ПЕСНЯ

Что ты заводишь песню военну.

Державин

Серое небо. Травы сырые.

В яме икона панны Марии.

Враг отступает. Мы победили.

Думать не надо. Плакать нельзя.

Мертвый ягненок. Мертвые хаты.

Между развалин — наши солдаты.

В лагере пусто. Печи остыли.

Думать не надо. Плакать нельзя.

Страшно, ей-богу, там, за фольварком.

Хлопцы, разлейте старку по чаркам,

Скоро в дорогу. Скоро награда.

А до парада плакать нельзя.

Черные печи да мыловарни.

Здесь потрудились прусские парни.

Где эти парни? Думать не надо.

Мы победили. Плакать нельзя.

В полураскрытом чреве вагона —

Детское тельце. Круг патефона.

Видимо, ветер вертит пластинку.

Слушать нет силы. Плакать нельзя.

В лагере смерти печи остыли.

Крутится песня. Мы победили.

Мама, закутай дочку в простынку.

Пой, балалайка, плакать нельзя.

1981

ПОРТРЕТЫ

Мне нравится художник

Порывистый, худой.

Огнем незримым движим,

Он был когда-то рыжим,

Теперь бледно-седой.

Он пишет лишь портреты,

И пишет каждый день.

Сменяются недели,

Сменяются модели,

Бессменны свет и тень.

Оделись души цветом,

А плоть — в другой стране,

В Нью-Йорке, в Тель-Авиве

Она стареет вживе

На каждом полотне.

Я задаю вопросы

Портретам в мастерской:

— Прошла твоя ангина?

— А вас гнетет чужбина?

— Есть воля и покой?

1981

"Что ты узнал? Что поведал? Вотще…"

* * *

Что ты узнал? Что поведал? Вотще

Все твои дни, труды и рассказы.

Близится тот, кто слышит Приказы, —

Первенец смерти тысячеглазый

С капелькой желчи на остром мече.

1982

"Есть отрада и в негромкой доле…"

* * *

Есть отрада и в негромкой доле.

Я запомнил, как поет в костеле

Маленький таинственный хорист.

За большими трубами органа

Никому не видно мальчугана,

Только слышно: голос чист…

1982

"Я принес вам свои раздумия…"

* * *

Я принес вам свои раздумия,

Сны трепещущие свои, —

Отпрыск разума и безумия,

Родич голубя и змеи.

Я принес вам свои крамольности,

Я, пугающийся тюрьмы,

Тихо тлеющий пленник вольности,

Жаром веющий светоч тьмы.

Как я царствовал, раболепствуя,

Как я бедствовал на пиру!

Я принес вам свои молебствия,

Спойте их, когда я умру.

1982

ОСЕНЬ У МОРЯ

Пляж опустел. Волны в солнечных вспышках.

Яркий песок. Сонный толстый рыбак.

Чайки болтливые в белых манишках.

Черное сборище тощих собак.

У рыбака слишком женские груди.

Где теперь скумбрия, где камбала?

Старые люди, одесские люди

На лежаке забивают козла.

Как мне близка их безумная участь,

И ничего я не знаю свежей,

Чем вопросительной речи певучесть,

Чем иронический смысл падежей.

Юноша, с бедностью южною споря,

Наспех из дома ушел своего,

И ничего не нашел вместо моря,

И не узнал ничего, ничего.

Как я пришел? Чьей прошел я тропою?

Где разбросал разумения соль?

Жизнь моя, что же мне делать с тобою?

Что с тобой делать, плебейская боль?

Вот я вернулся, так поздно вернулся,

Так холодна в эту пору волна,

Вышел на берег, едва окунулся,

И оглянулся: густа и душна

Туча над морем…

1982

МЕЖДУ МОРЕМ И СТЕПЬЮ

Стебли скудного поля меж морем и степью;

Кукуруза обломана; тучей сплошной

Небо низко склонилось к сухому отрепью

Жестких трав. Наконец-то трамвай — и двойной!

Мне в лицо дышат люди, вагон наполняя.

Вот он дрогнул и двинулся вместе с грозой.

Нет, не ветви касаются стекол трамвая,

Это смерть меня пробует доброй косой.

1982

ДВА ВОСЬМИСТИШИЯ

Пока я живу, я боюсь.

Боюсь, что убьют иль убьюсь.

Попойки столичной боюсь

И койки больничной боюсь.

Боюсь наступления дня.