Большая книга стихов - [33]

День безветренный долог

И наполнен толпой.

Наважденье больное —

Чудо русской толпы

В сказке пыли и зноя,

Шашлыка и шурпы!

В сорок лет он так молод,

Беден, робок и прост,

Словно трепет и холод

Горных рек, нищих звезд.

1963

ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА

В центре города, где назначаются встречи,

Где спускаются улицы к морю покато,

В серой будке звонит городской сумасшедший,

С напряжением вертит он диск автомата.

Толстым пальцем бессмысленно в дырочки тычет,

Битый час неизвестно кого вызывая,

То ли плачет он, то ли товарищей кличет,

То ли трется о трубку щетина седая.

Я слыхал, что безумец подобен поэту…

Для чего мы друг друга сейчас повторяем?

Опустить мы с тобою забыли монету,

Мы, приятель, не те номера набираем.

1963

ВИЛЬНЮССКОЕ ПОДВОРЬЕ

Ни вывесок не надо, ни фамилий.

Я все без всяких надписей пойму.

Мне камни говорят: "Они здесь жили,

И плачь о них не нужен никому".

И жили, оказалось, по соседству

С епископским готическим двором,

И даже с ключарем — святым Петром,

И были близки нищему шляхетству,

И пан Исус, в потертом кунтуше,

Порою плакал и об их душе.

Теперь их нет. В средневековом гетто

Курчавых нет и длинноносых нет.

И лишь в подворье университета,

Под аркой, где распластан скудный свет,

Где склад конторской мебели, — нежданно

Я вижу соплеменников моих,

Недвижных, но оставшихся в живых,

Изваянных Марию, Иоанна,

Иосифа… И слышит древний двор

Наш будничный, житейский разговор.

1963

ОБЕЗЬЯННИК

Когда, забыв начальных дней понятье

И разум заповедных книг,

Разбойное и ловчее занятье

Наш предок нехотя постиг,

Когда утратил право домочадца

На сонмы звезд, на небеса,

И начали неспешно превращаться

Поля и цветники в леса, —

Неравномерным было одичанье:

Вон там не вывелся букварь,

А там из ясной речи впал в мычанье

Еще не зверь, уже дикарь,

А там, где шел распад всего быстрее,

Где был активнее уран,

Властители, красавцы, грамотеи

Потомством стали обезьян.

Еще я не нуждаюсь в длинных лапах,

Но в обезьянник я вхожу,

И, чувствуя азотно-кислый запах,

Несчастным выродкам твержу:

"Пред вами — царства Божьего обломки,

Развалины блаженных лет.

Мы, более счастливые потомки,

Идем во тьму за вами вслед".

1963

РОЖДЕСТВО

В том стандартном поселке,

Где троллейбус кончает маршрут,

В честь рождественской елки

Пляшут, пьют и поют.

В доме — племя уборщиц,

Судомоек и нянь из больниц,

Матерщинниц и спорщиц,

Работяг и блудниц.

Не ленивы как будто,

Не бегут от шитья и мытья,

Но у них почему-то

Не бытуют мужья.

У красивой Васёны

Настроенье гулять и гулять.

Аппарат самогонный

Поработал на ять.

В деревенских частушках

Есть и воля, и хмель, и метель.

В разноцветных игрушках

Призадумалась ель.

Сын смеется: "Маманя,

Ты не видишь, что рюмка пуста!"

И, глаза ей туманя,

Набегает мечта.

А на небе сыночка

В колыбели качает луна,

Словно мать-одиночка,

Ожиданья полна.

1963

МОЛЧАЩИЕ

Ты прав, конечно. Чем печаль печальней,

Тем молчаливей. Потому-то лес

Нам кажется большой исповедальней,

Чуждающейся выспренних словес.

Есть у деревьев, лиственных и хвойных,

Бесчисленные способы страдать

И нет ни одного, чтоб передать

Свое отчаянье… Мы, в наших войнах

И днях затишья, умножаем чад

Речей, ругательств, жалоб и смятений,

Живя среди чувствительных растений,

Кричим и плачем… А они молчат.

1963

ЗИМНЕЕ УТРО

А кто мне солнце в дар принес,

И леса темную дугу,

И тени черные берез

На бледно-золотом снегу?

Они, быть может, без меня

Существовать могли бы врозь, —

И лес, и снег, и солнце дня,

Что на опушке родилось,

Но их мой взгляд соединил,

Мой разум дал им имена

И той всеобщностью сроднил,

Что жизнью кем-то названа.

1964

ШЕЛКОВИЦА

Как только в городской тиши

Ко мне придет полубессонница,

Ночная жизнь моей души,

Как поезд, постепенно тронется.

И в полусне и в полумгле

Я жду, что поезд остановится

На том дворе, на той земле,

Где у окна росла шелковица.

Себя, быть может, обелю,

Когда я объясню старением,

Что это дерево люблю

Лишь с детским, южным ударением.

Иные я узнал дворы,

Сады, и площади, и пагоды,

Но до сих пор во рту остры

И пыльно-терпки эти ягоды.

И злоба отошедших дней,

Их споры, их разноголосица,

Еще больней, еще родней

Ко мне — в окно мое доносится.

Назад, к началу, к той глуши,

Где грозы будущего копятся,

Ночная жизнь моей души

Безостановочно торопится.

Мы связаны на всем пути,

Как связаны слова пословицы,

И никуда мне не уйти

От запылившейся шелковицы.

1965

У МОРЯ

Шумели волны под огнем маячным,

Я слушал их, и мне морской прибой

Казался однозвучным, однозначным:

Я молод был, я полон был собой.

Но вот теперь, иною сутью полный,

Опять стою у моря, и опять

Со мною разговаривают волны,

И я их начинаю понимать.

Есть волны-иволги и волны-прачки,

Есть волны-злыдни, волны-колдуны.

Заклятьями сменяются заплачки

И бранью — стон из гулкой глубины.

Есть волны белые и полукровки,

Чья робость вдруг становится дерзка,

Есть волны — круглобедрые торговки,

Торгующие кипенью с лотка.

Одни трепещут бегло и воздушно,

Другие — тугодумные умы…

Природа не бывает равнодушна,

Всегда ей нужно стать такой, как мы.

Природа — переводческая калька:

Мы подлинник, а копия она.

В былые дни была иною галька

И по-иному думала волна.

1965

ПРИТЧА ОБ ОСЛЕ Подражание немецкому

Осел идет вперед, повозку тащит,

               Воображая,

Что он достигнет неба, где обрящет

               Блаженство рая,