Большая книга перемен - [193]

Лиле становилось все хуже.

Был у нее момент просветления, когда она торопливо позвала Аду и сказала ей:

– Вы должны знать, это я виновата. Мне всю жизнь Бог не давал никакой радости. А потом вдруг дал, я вас полюбила. И он тут же за это у меня отнял дочь.

– Бог ни при чем…

– Не перебивайте, я сейчас опять… как это сказать… Затуманюсь. Не перебивайте. Я вас ненавижу, Ада. Но вы тут ни при чем. Вы не виноваты, что мне встретились.

– Значит, вы понимали, что вам говорили?

– Нет. Потом вспомнила и поняла. Это было ночью. Я поняла и потеряла сознание. И обрадовалась, думала, что умираю. Не умерла. А теперь хочу, потому что с этим жить нельзя. Вы можете сделать так, чтобы поскорее? Я очень прошу. С этим жить нельзя, я думала, что любую боль могу стерпеть, а эту терпеть не могу. У меня ничего не болит, все бесчувственное стало, а это – болит. Я не представляла, что бывает такая боль. Если правда есть ад и если правда есть душевные муки вне тела, я как-то этого не понимала, не представляла, ну, психофизика все-таки, отдельно ничего не бывает, как может какая-то… ну, субстанция, то есть душа… Как она может болеть, если болеть нечему? Вы же сами понимаете – рецепторы. Даже психические болезни, вы говорили, это все равно химия и обмен веществ. Иначе почему какая-то паршивая таблетка может помочь, это же только химическое вещество? Так вот, чтобы вы знали: может болеть то, в чем нет никакой химии. И никакие таблетки не помогут. Это так болит, это такая тоска, что… Дайте, пожалуйста, что-нибудь. Зачем мы будем врать, мы обе понимаем, что все равно конец.

– Не могу, – сказала Ада.

– Вы гадина. Вы-то останетесь, будете красивой еще долго, и душа спокойная, а я… Или так надо? Чтобы вот такая мука? За все, что Даша от меня не получила? Тогда ладно, я буду терпеть. Это я схитрила, понимаете? Человек вытерпит любую боль, если найдет в ней смысл. Все, я нашла. Уже легче. И я вас все-таки люблю. Спасибо вам. Знаете, некоторые играют в дурацкие вопросы: если бы вы прожили заново жизнь, то так же или иначе? Я прожила очень скучную и противную жизнь, но всегда отвечала – так же. Знаете почему? Потому что любая другая жизнь была бы враньем. Это была бы не моя жизнь. Но сейчас бы я ответила: лучше всего – никак. Тогда бы я не родила Дашу и ничего бы этого не было.

– Что-то лучше, чем ничего, – заметила Ада.

– Убедили. С этим меня и оставьте. Только вколите что-нибудь, чтобы я спала.

– Хорошо.

Через несколько дней Лиля умерла во сне.

Хоронили ее Коля Иванчук, Сторожев с Наташей, Немчинов с Люсей и Яной, обязательная Маша Нестеренко, которая обзвонила всех бывших одноклассников, но никто, увы, не пришел. Павел Витальевич находился в психиатрической лечебнице. Была только еще от больницы Ада – не по службе, а по собственному желанию. Смотрела на лицо Лили, блистающее последней смертной красотой, и о чем-то думала, ни с кем не заговаривая. Был Володя, от кого-то узнавший о похоронах.

Поминки устроили в квартире Коли. Очень скромно и традиционно: кутья, щи, гречка с кусочками говядины, компот из сухофруктов – это женщины, Люся и Наташа, приготовили заранее.

О Лиле не вспоминали – как-то не получалось. Тихо вели разговор о своих делах, что на похоронах не возбраняется. Немчинов сказал, что, похоже, его могут сделать редактором «Свободного времени», а он и не рад, затеял написать роман. На этот раз не на документальной основе, а художественный.

– Их сейчас столько пишут, – заметил Сторожев. – Я без обид, Илья.

– Пусть пишут. И я напишу. Это мне нужно.

– Тогда – вперед!

Коля рассказал, что начал работу в только что открывшемся филиале московского телеканала. Упор будет на репортажи, новости, без ангажированности. Придумали несколько пристойных развлекательных шоу. Пошла реклама. Дело движется.

Люся и Наташа, которые и раньше чувствовали симпатию друг к другу, говорили о чем-то совсем простом: как гречку варить, чтобы не слипалась, в какие сарынские магазины ходить, а каких чураться, но на самом деле им было просто приятно слушать друг друга и чувствовать какую-то внутреннюю схожесть – очень редкую среди людей. Люсе даже захотелось что-то сказать сверх простого, обнаружить свою симпатию, и она сказала негромко:

– Валере повезло, что он вас нашел.

– Это я его нашла.

– Неважно.

– Только он человек тяжелый, путаный.

– Я знаю.

Люся была уверена в таком ответе, иначе не говорила бы так откровенно о Сторожеве.

Володя сидел рядом с Яной, почти ничего не ел, она тоже, только грызла соленые огурцы.

– Ты прямо как беременная, – сказал Володя, теоретически знавший, что беременные женщины любят соленое.

– Угадал, – ответила Яна. И неожиданно добавила: – Это от Егора, который к твоей Даше подъезжал.

– К ней все подъезжали, – ответил Володя со странным равнодушием. Ему теперь действительно стало все равно, кто к ней подъезжал, – ее ведь нет.

Но говорить о Даше хотелось.

– А ты с ней была знакома?

– Как с тобой – мимоходом. Хотя я, конечно, была готова ее убить.

– Это понятно.

– А ты Егора не хотел убить?

– Нет.

– И правильно. Ну их всех вообще.

– Я его отца убить хотел.

– Всерьез?

– Ну да. Перехватили. А потом он с ума сошел. Или симулирует.