Большая игра - [3]

Президент быстро вышел из павильона, и стеклянные двери бесшумно закрылись за ним. Тукай молча опустился в кресло и закрыл лицо руками. Петров и Оленин продолжали стоять, глядя вслед удаляющейся фигуре сквозь панорамное остекление павильона.

— Мать вашу, ну как так?! — выдохнул Рудин и, опустошив до дна свой бокал с виски, вновь потянулся к бутылке.

Имя Жамбаева было всем присутствующим хорошо знакомо. Слишком хорошо. Так же, как был известен его жесткий характер и неприятие любых авторитетов, кроме действующего президента. Быть может, именно поэтому решение собравшего их человека настолько ошеломило всех в зале, что они, посидев еще некоторое время молча, так же молча разошлись по приготовленным для них гостевым апартаментам.

Кремль, два месяца спустя. Сорок семь недель до Нового года

— Ну, что скажешь? — Подгорный поставил на стол поднос с бутербродами и соком, добытыми после десятиминутного стояния в очереди делегатов партийного съезда.

— А что сказать? Буфетов могло бы быть и побольше, а в целом неплохо, кормят нормально. — Делегат от одного из восточных регионов Алферов, здоровяк с красным лицом, уже опустошил свою тарелку и прикидывал, стоит ли становиться в длинную очередь по новой.

— Да я не про жрачку, — Подгорный укоризненно вздохнул, — я про Жамбаева. Это ж дичь дикая. Ты представляешь, что он со страной сделает.

— Не, не представляю, — беззаботно ответил Алферов, — потому как ничего он не сделает. Не дадут. Не поддержит никто. Ты ж видел, когда Оленин его кандидатуру зачитывал, они там в президиуме все в столы уткнулись от стыда, а шум в зале какой стоял. Я даже матюки слышал. И это у нас. Мы номенклатура. — Он поднял вверх указательный палец, подчеркивая важность слова. — Мы, можно сказать, люди подневольные. А что там будет? — Алферов махнул рукой куда-то в сторону. — За кремлевским забором? Папа решил уйти, это его выбор, но так чудить напоследок даже ему не дано.

Подгорный нервно оглянулся.

— Ага. Не дано. А кто ему об этом скажет, ты, что ли? Раз на съезд вынесли — значит, в узком кругу уже все порешали и старцы со всем согласились. Да ладно, старцы, они со всем всегда согласны, им лишь бы старость спокойно встретить, остальное по барабану. Но голосовать-то нам… ладно, — он с сожалением посмотрел в сторону буфета, который штурмовали делегаты, — пошли в зал, в перерыве собрания по округам будут, ну а потом и нашего кандидата послушаем. Ты видел? Он даже галстук надел сегодня по такому случаю.

Жамбаев чувствовал неприязнь зала, чувство это было не новым и взаимным. Уже не один год он принимал участие во всех мероприятиях федерального масштаба, но отношение к нему за это время не изменилось. В глазах окружающих он видел в основном страх, иногда ненависть, но, как правило, все эти эмоции были прикрыты прозрачной вуалью искусственной радости или деланого безразличия.

— Уважаемые делегаты, уважаемый Николай Юрьевич! — Характерный акцент, усиленный динамиками, разнесся по залу.

Жамбаев произносил свою речь размеренно, делая паузы почти после каждого предложения, словно желая, чтобы его хорошо поняли и запомнили все сказанное. Подгорный отметил, что речь была написана великолепно. В ней отдавалось должное уходящему президенту и ставились задачи, решение которых было необходимо для страны, для великой Родины и великого многонационального народа. И в авангарде этого великого народа должна стоять великая партия — наша партия, лучшие умы и сердца которой собрались в этом зале. Именно эти люди будут определять судьбу Родины в предстоящие годы, и новый президент будет проводником их мудрых решений.

А ведь он, по сути, обещает переход к парламентской республике, уловил мысль Подгорный.

— Ни одно значащее решение не сможет быть принято без воли всенародно избранного парламента, — развивал мысль Жамбаев, — а это значит, без воли партии, имеющей конституционное большинство в парламенте, без, — он повысил голос, — нашей с вами партии.

Зал впервые за день взорвался аплодисментами.

— А что, все складно говорит, — громко прошептал на ухо Алферов, — но все равно не выберут.

— А если да? — так же шепотом поинтересовался Подгорный, вытирая забрызганное слюной ухо.

— Этого не может быть. Потому что не может быть никогда! Ну, хочешь, замажем! Давай на ужин поспорим.

Сидевший перед ними секретарь средневосточного политсовета неодобрительно оглянулся. Подгорный, дождавшись, когда чиновник отвернется, протянул руку соседу:

— Спорим. На ужин. Ресторан я сам выберу.

Дебаты получились скомканными. В открытую выступить против никто не решился, но выступления сопровождались таким количеством оговорок и предложений по ограничению президентской власти, что было ясно — кандидатура Жамбаева не устраивает делегатов. Оленин объявил получасовой перерыв. В буфеты вновь выстроились очереди. Неизвестно откуда прошел слух, что после перерыва выступит президент, чего не было запланировано, но вскоре, действительно, по увеличившемуся числу сотрудников федеральной службы охраны стало ясно — он приедет. Из-за усилившихся мер безопасности в зал заходили долго. Президент взошел на трибуну, когда стрелки часов уже приближались к девяти вечера. Аплодисменты были долгими и искренними. Это, может, где-то на Диком Западе досиживающий свой срок лидер превращается в хромую утку. У нас не так. У нас неизвестно, чего этот самый лидер выкинет, захочет — уйдет, захочет — вернется, а захочет — посадит на престол какого-нибудь мальчика юриста и будет посмеиваться над всеми. Так и сейчас было до конца непонятно, действительно ли он решил уйти с политического олимпа и передать преемнику реальную власть, а не ее видимость.