Мы закрыли за собой дверь, и внезапная тишина оглушила меня. Впрочем, не только меня — трубач встал посреди коридора как вкопанный, нервно перебирая клапаны инструмента.
— Там, у двери шесть Д, люди, — прошептал он.
— Пошли, пошли.
Он двинулся вдоль стены.
— Играй, — сказал я, — играй. И говори что-нибудь, что угодно, сукин ты сын. Тебе же заплатили.
Трубач издал несколько сдавленных звуков, похожих на рыдание.
— А здесь вступаем мы?
Он молчал.
— Отвечай же! — зашипел я в ярости. От волнения я был мокрый насквозь, каждая пора моего тела выделяла крупную каплю пота.
Трубач дрожащим голосом начал:
— Вы, ребята, вступаете после второго рефрена…
— Это будет импровизация?
— А может, лучше после третьего? — обнаглел Сэвидж.
Мы смотрели только на трубача, а он вдруг начал спотыкаться, и я молил Бога, чтобы парень не упал в обморок. Краем глаза я видел тех троих возле двери 6Д. Один из них отделился от стены, поглядел на нас, махнул рукой.
— Это здешние придурки, — сказал он своим дружкам.
— После третьего рефрена, — сказал трубач. Он, похоже, успокоился. — По замыслу Марти…
Двадцать футов до студии 6Д.
— Марти говорит, что вы, ребята, должны… Пятнадцать футов.
Тот оранг, что отозвался о нас пренебрежительно, прошел мимо. Вероятно, в сортир.
— То есть вот так: «Ду-ду дудл-ду»? — спросил великий комик Эли В. Сэвидж.
— Нет, не так, — поправил я его. — При словах «Самый лучший оркестр…» — тра-та-та!
Пять футов.
— Угу, — вяло подтвердил трубач, ему опять стало дурно при виде двух квадратных мордоворотов, изучающих свои грязные ногти уже в пяти футах от нас.
Я замедлил шаг возле двери в студию 6Е, которая боковой дверью сообщалась со студией 6Д.
— Давайте попробуем снова с этого места, — предложил я бодро. — Зайдем хотя бы вот сюда и порепетируем, пока есть время.
Кажется, я переиграл — верзилы заинтересованно уставились на нас. Взялся за дверную ручку — проклятье!
— Закрыто! — весело объявил я. Теперь уже и Сэвидж был близок к обмороку. — Черт знает что, позакрывали все свободные помещения!
Гориллы сверлили меня своими маленькими, туповатыми глазками.
— Кто это такие? — спросил один другого.
— Из программы «Тяп-ляп», кажется.
— Сейчас проверим, из какой они программы.
Фейгенбаум как раз подошел к двери в тот момент, когда ублюдок потянулся к голове Сэвиджа, чтобы смахнуть с нее канотье. Я стиснул в кармане рукоять кольта. Фейгенбаум изумленно смотрел на Сэвиджа через стеклянную дверь. Банкир в красно-белом пиджаке выглядел, конечно, импозантно. Вдобавок он, как безумный, размахивал руками. Фейгенбаум открыл дверь. В тот же миг я выхватил из кармана кольт, обернулся и, почти не глядя, выстрелил. Дважды. Один упал сразу, второй схватился за плечо. От всей души я добавил ему рукояткой по лбу. Он рухнул. Я резко присел и вырвал у него из-за пояса револьвер.
Из-за угла набегало еще сколько-то. Третьего я подстрелил в ногу, четвертого, кажется, тоже в плечо и вбежал в студию 6Д. Фейгенбаум запер за мной дверь.
— Что все это значит?
— Стекло пуленепробиваемое?
— Разумеется. Здесь вы в полной безопасности.
— А они это знают?
Гориллы бешено барабанили в стеклянную дверь.
— Они об этом спрашивали. Теперь я понимаю почему. — Фейгенбаум повернулся к Сэвиджу, тот сидел на диване, бледный как мел. — Вы в порядке, Эли?
— Да. Только немного… немного воды…
— Отпустите меня, — робко сказал трубач. — «Пепси-дент-шоу» начнется через пять минут.
— Ничего, опоздаешь. Сейчас отсюда выйти невозможно.
Он задрожал, как деревце под зимним ветром, — до него наконец дошло, что он мог запросто распрощаться с жизнью. Сто баксов сунули ему не за красивые глаза.
— О Боже, — выдохнул он.
Было без пяти десять.
— Джентльмены, почему вы сразу не прошли в студию шесть Д? — Фейгенбаум ввел нас через боковую дверь в соседнее помещение. Гориллы снаружи орудовали ножками стульев — пытались разбить стеклянную дверь. Это им не удавалось, и даже шуму особенного они не создавали — за дверью слышалось лишь глухое бу-бу-бу. Одно удовольствие было наблюдать их искаженные в бессильной ярости физиономии.
— Эли, садитесь к микрофону, — сказал Фейгенбаум и поглядел на часы. — Значит, вы все-таки решили выступить? Тогда мы врежемся в «Пепсидент-шоу» через пять минут после начала. Но уже, конечно, по обычному тарифу.
Гориллы за дверью бесновались. Они, впрочем, бесновались очень недолго — откуда ни возьмись налетели полицейские и быстро их успокоили.
— Это вы вызвали полицию? — спросил я Фейген-баума.
Он кивнул:
— Я попросил их быть наготове, когда эти подонки начали крутиться возле моей студии. Я боялся за аппаратуру, поэтому уговорил полицию до поры не вмешиваться.
Оставалось три минуты.
— Это невозможно! — простонал Сэвидж.
— Эли, если это имеет отношение к предвыборной кампании, — сказал Фейгенбаум, — вы просто обязаны выступить.
— Я не могу, Херб…
Фейгенбаум повернулся ко мне:
— Кто эти мерзавцы?
Я пожал плечами:
— Без понятия!
Он вздохнул:
— Зато я, кажется, догадываюсь. — Он ослабил узел галстука. — Вы Ливайн? Сыщик?
— Вы не ошиблись.
Фейгенбаум поразмышлял еще несколько секунд:
— Эли, так вы собираетесь выходить в эфир?
У Сэвиджа дрожали руки. Совершенно подавленный, он сидел перед микрофоном в красно-белом шутовском одеянии.
