Мы пробрались в салон и молча смотрели на мелькающие за окнами кварталы Бронкса. Потом поезд вошел в тоннель, смотреть стало не на что, и каждый из нас двоих предался размышлениям о своей скучной и безрадостной жизни. На вокзале юноша, как бледная тень, снова оказался неподалеку. Он шел за нами с таким скучающим и безразличным выражением на лице, будто делал нам одолжение. Один раз даже зевнул, наглец! На углу Сорок второй улицы я резко обернулся и заметил в его глазах тревогу. Когда мы свернули к зданию «Дейли», Тутс бросил негромко:
— Он уже бежит за нами.
Мы проскользнули через вращающиеся двери в вестибюль и мимо огромного глобуса и карты мира — с красными стрелками, показывающими продвижение Союзных войск, — прошествовали к лифту-.
— Давайте подождем вон того юного джентльмена, — попросил я лифтера.
Бледная тень, как из центрифуги, вылетела из вращающихся дверей и вбежала к нам в кабину.
— Отдел городской хроники, — сказал я лифтеру. У тени отвисла вполне материальная нижняя челюсть. — Не надо! — сказала тень.
— Что — не надо?
— Не ходите в отдел городской хроники. Не говорите им ничего.
Я взял его за лацканы пиджака:
— Только при условии, что ты передашь своим хозяевам следующее: если я еще хотя бы раз замечу, что меня пасут, пусть не обижаются; подыму такой хай, что у них лопнут барабанные перепонки.
— Я… я передам, — заикаясь, ответила тень. — Честное слово, я просто выполнял задание. Мне тоже казалось, что следить за вами — дохлый номер, но ведь я человек маленький.
— Тебе поручили пасти меня и любой ценой помешать, если я надумаю заглянуть в редакцию «Дейли», верно?
— Да-да, так оно и было.
— Двенадцатый этаж. Отдел городской хроники, — объявил лифтер.
— Спустите нас, пожалуйста, вниз, — сказал Тутс. — Наши планы изменились.
Лифтер вполголоса выругался и нажал кнопку первого этажа.
В вестибюле мы учтиво попрощались с юным коллегой, и Тутс отправился в отель «Лава», а я — домой.
Дома я прослушал по радио отчет о съезде Республиканской партии. К. В. Калтенборн заявил, что решающим днем в карьере Томаса Дьюи была среда. В первом туре губернатор Нью-Йорка победил. Оставалось пока неясным, кто вышел на второе место: губернатор штата Калифорния или губернатор штата Огайо. Потом губернатор штата Калифорния изложил собственную программу, то есть навешал очередную порцию лапши всем нам на уши, а завершил обычным: «Мы так хотим, чтобы наши парни поскорее вернулись с войны, но мы хотим, чтобы они вернулись с победой!» Я чувствовал себя таким усталым, что даже не пытался вникнуть в смысл всего этого предвыборного словоблудия, да и не было в нем смысла, поверьте, поэтому выключил приемник и повалился на кушетку как подкошенный.
Когда я очнулся, за окнами смеркалось, и слышно было, как шипят сковородки в соседских кухнях и мальчишки катятся по вечерним тротуарам на роликовых коньках — по домам, по домам. Я протер глаза — стенные часы показывали половину десятого. Два часа я пробыл в отключке. Довольно долго и совершенно безуспешно силился привести себя в норму: подставив голову под кран, лил на затылок холодную воду. Не помогло. Поплелся в кухню и налил в кружку пива. Выронил ее, разлил, разумеется. Еле передвигая ноги, заковылял к кровати. Не раздеваясь, опрокинулся на спину и проспал как убитый до десяти утра следующего дня.
— Я впустил к вам какого-то странного типа, — сообщил мне Эдди.
На ночь я обычно оставляю ключи лифтеру — мало ли кто из клиентов явится ни свет ни заря, пусть тогда сидит в приемной, дожидается.
— Как он выглядит?
— Да такой коротышка, глазки маленькие. И шнобель совсем как у вас.
— Благодарю за комплимент. Волосы у него густые и курчавые?
— Ага. Он, наверное, каждый день покупает новую расческу. Девятый, мистер Ливайн!
Я так и думал, что это Фактор. Он сидел на стуле, зажав между ног портфель. На столе перед ним лежала груда утренних газет.
— Надеюсь, я не заставил вас ждать слишком долго?
Он улыбнулся, отодвинул газеты, встал.
— Ничего страшного. По должности мне все равно нужно знакомиться с прессой, так что я не терял времени даром.
Я открыл дверь кабинета, Фактор с портфелем вошел следом за мной.
— Мой организм вчера объявил натуральную забастовку, — сказал я, усаживаясь за письменный стол. — Тринадцать часов без просыпу! Вот что значит неправильный образ жизни. — Я распечатал пачку «Лаки», предложил Фактору, закурил сам. — Последний раз я спал так хорошо, когда мне было четыре года.
— А я с тех пор, как стал работать на ФДР, то есть вот уже четырнадцать лет, сплю по три часа в сутки, — пожаловался Фактор. — Но раз в месяц я отключаюсь на выходные. Так сказать, перезаряжаю аккумуляторы.
Мы одновременно засмеялись. Такая у нас начиналась милая беседа с пусканием дыма в потолок, озаренный лучами утреннего солнца, которые, кстати, проникают в этот кабинет только утром и лишь на пятнадцать минут.
— Сегодня обещали дождь, — сказал Фактор. — Правда, из вашего окна не увидишь, какая на улице погода.
Я посмотрел в окно:
— Отчего же. Отличный вид на городские кварталы.
— О безумный, жестокий мир, — сказал Фактор с тяжелым, сочувствующим вздохом. Взгляд у него был тоже сочувствующий.
