Болонская кадриль. Очаровательная идиотка. Последняя сволочь - [18]

— Хватит и одного «да». А вы, Санто Фальеро, согласны взять в жены присутствующую здесь Тоску Матуцци?

— Да.

— В таком случае объявляю вас законными супругами! А теперь, синьоры, позвольте мне…

Но всем так хотелось обсудить потрясающую сцену, свидетелями которой они стали, что продолжать эту ни на что не похожую церемонию не стоило и пытаться. Те, кто стоял поодаль, уже расходились, а стоявшие и сидевшие в первых рядах мечтали только о том, как бы поскорее раззвонить сногсшибательную новость по всему городу. И каждый боялся, что его опередят.

Субрэю вдруг показалось, что из него выкачали всю энергию.

— Теперь вы можете меня отпустить, — сказал он держащим его стражам. — Все кончено…

В голосе молодого человека звучало такое безнадежное отчаяние, что охрана, ни на секунду не усомнившись в его искренности, отступила. Тем временем Тоска, так бесповоротно решившая свою судьбу, горько рыдала, не обращая внимания на неловкие утешения новоявленного мужа. Граф Матуцци, не глядя в сторону мэра, подошел к дочери.

— Ты выставила нас на посмешище, Тоска! Нескоро я прощу тебе этот день! Ну, поехали в Сан-Петронио!

Субрэй продолжал стоять в покинутом публикой зале. Эмиль Лауб подошел и почтительно протянул ему кейс.

— Мы позволили себе подобрать то, что вы, несомненно, забыли.

Француз пожал плечами:

— Я нашел кейс, зато потерял Тоску…

— Мы были свидетелями драмы, месье.

— Вы меня осуждаете, Эмиль?

— Нам, скорее, грустно, что месье не сумел найти достаточно убедительных слов.

— Это было очень нелегко…

— А нам-то казалось, месье привык преодолевать куда большие трудности…

И снова Жаку показалось, что метрдотель над ним издевается.

— Не понял… Что вы имеете в виду, Эмиль?

— Только то, что убедить югославов, чехов и прочих венгров покупать капиталистическую лапшу должно быть весьма деликатной задачей… А теперь, покорнейше просим прощения, но неотложные дела призывают нас в особняк Матуцци…

Эмиль ушел, и Жак тоже собрался последовать его примеру. На пороге он обернулся и окинул прощальным взглядом стол мэра. Несчастный подеста печально поник в кресле, один из помощников обмахивал его веером, другой почтительно похлопывал по рукам. Дон Феличано страдал от несварения — внутри застряла так и не произнесенная речь.

Совершенно забыв о преследователях, охочих до секретных документов, якобы зашитых в крышку кейса, Субрэй, вне себя от горя, отправился в Сан-Петронио, надеясь в последний раз посмотреть на ту, что его предала. В церкви он смешался с толпой прихожан. Собор казался ему огромным кораблем, а Тоска, вознесенная над толпой чуть ли не к самым хорам, превратилась в недосягаемую, сверкающую звезду. Шло торжественное богослужение. Вокруг священников порхали стайки служек. Хор пел Баха. Две кардинальских мантии яркими пятнами выделялись среди церковной позолоты. Это была великолепная церемония, но Субрэй был не в состоянии оценить всю ее торжественность. У него не укладывалось в голове, что Тоска безвозвратно потеряна… Тоска… никогда еще она не казалась ему такой милой и дорогой! В полной растерянности молодой человек пытался сообразить, что теперь делать. Ремесло секретного агента больше ничуть не привлекало Жака — не оно ли отняло у него счастье? И впервые за последний час он вспомнил о кейсе. Француз по-прежнему машинально сжимал его в руке, почти не чувствуя веса. Ах, ну и черт с ним! Пускай забирают! Сейчас ему на это совершенно наплевать! Вот только лучше бы сначала его прикончили, избавив от груза бессмысленного существования. Зачем Жаку жизнь, если с ним больше не будет Тоски?

Церемония закончилась. Жак наблюдал, как уходит клир, а новобрачные и их родители перебираются в большой зал принимать поздравления друзей. Вместе с толпой гостей графа Матуцци Субрэй тоже направился туда, движимый самыми благородными побуждениями. Он хотел попросить у Тоски прощения и пожелать ей счастья. Желающие поздравить молодых выстроились в длинную очередь, но когда наконец подошла очередь Жака, вокруг уже почти никого не осталось. При виде молодого человека Тоска сильно побледнела.

— Жак… — пробормотала она.

Санто разговаривал с тестем, повернувшись к ним спиной. Профессор Фальеро пытался в уме извлечь квадратный корень, нужный ему для проверки одной интересной мысли, осенившей его в самый сосредоточенный момент, перед причастием. Что до жены профессора, то она стрекотала с дамами болонского высшего света, упиваясь мыслью, что теперь может держаться с ними на равных.

— Тоска… прости меня за… недавнюю сцену… но… я ужасно несчастен… Потерять тебя вот так… в тот самый момент, когда я возвращался к тебе… Теперь у меня ничего в жизни не осталось…

Потрясенная девушка, сообразив, что совершила величайшую глупость, так безудержно зарыдала, что к ней обратились все взгляды. Доменика попыталась обнять дочь.

— Дитя мое… успокойся…

Узнав Субрэя, Санто подпрыгнул на месте от возмущения.

— Опять он?! Да неужели мы от него никогда не избавимся?

Граф Матуцци, еще не вполне остывший от гнева, душившего его в мэрии, стиснув зубы, двинулся на Субрэя с явным намерением вышвырнуть молодого человека вон. Константино Гарапацци, швейцар Сан-Петронио, в очередной раз обвел высокомерным взглядом пьяца Маджиоре. Он не возражал, чтобы любопытные, собравшиеся у церкви поглазеть на выход новобрачных, полюбовались заодно его роскошной ливреей и стройными ногами. Но сейчас Гарапацци почувствовал, что у него за спиной происходит что-то неладное. Повернувшись к новобрачным, он увидел, как Тоска упала в объятия Жака, а тот долгим поцелуем приник к ее губам. Вне себя от ужаса, синьора Фальеро опять собралась падать в обморок, а немного смущенная Доменика Матуцци пыталась объяснить странное поведение дочери гостям: