Болезнь… (Дневники) - [9]

Лили Сарфати, Париж т. 47-70-89-27

Света Резанова 523-67-01

– В нашем театре, под крышей театра Армии

свила гнездо голубизна… мафиозная. Деркач, Питер

Штайн.

3 декабря 1993

Пятница. Молитва, зарядка, кофе.

Которую ночь я уже коротаю с открытыми глазами. Одна забота – театр, Губенко, Соловьев, «Чайка» и преданная им часть бывшей труппы. Любимов, «Живаго» и я сам по себе. Другая забота – Париж, деньги, конфликт – компенсация за сексуальные мгновения – доллары, марки, рубли, серьги, шубы, квартиры и пр. Третья забота – Денис остался, кажется, без крыши. Приехал хозяин, и Денис часто стал ездить ночевать в Москву.

Четвертая забота – не пишется, душа нема. «21 км».

Книги у постели Сережи, которые он читает до 2-х ночи: 1) Костомаров «Русская история в жизнеописаниях ее главнейших деятелей»; 2) Казимир Валишевский «Первые Романовы»; 3) Л.Н. Гумилев «От Руси к России».

Пятая забота – моя частная жизнь, радости ее и огорчения, драмы и комедии. И всё-таки это моя жизнь.

Шестая забота – 12 декабря. Выборы.

Губенко баллотируется в Думу, Гончар куда-то выше. Горняки объявляют политические требования.

Седьмая забота – моё президентство, мой Фонд. Куда я впутываюсь и чего я, собственно, боюсь. Быть может, это моё финансовое спасение – деньги в обороте.

Восьмая забота – договор с театром по «Дневникам» еще не подписан, а машина заказана на вторник. Складирование – где? Продажа в Париже – как, кому платить налог?! Не хлебну ли я позору и говна? Никитине письмо настораживает и как бы ободряет – вези, дескать, разберемся.

Девятая забота – машина.

Десятая забота- «Дневники» – какие оплеухи они мне снова принесут?! Письмо Бессоновой – январь 92. В январе 94 – два года. Бог миловал этой гадости.

202-29-86 Миша Швыдкой 209-17-66 Моск. нов.

Ирбис. - За что ты так перед ней приседаешь? За что ты так ее обожаешь? За то, что она забыла (или поленилась) подмыться?

В. С. – Быдло останется быдлом, в каких бы шубах ни ходила, в каких бы «рендроверах» ни каталась.

Какая-то блядь звонит и третирует Тамару: «Валерия Сергеевича и Людмилу Алексеевну можно попросить к телефону? Нет? А где они?» И так несколько раз.

– Скажи, что здесь живет старая, больная жена, что она попадет в психушку или запьет. Я понимаю, что вы все дружно этого добиваетесь. Скажи своей со сущей, трахающейся и катающейся на тебе и под то бой… чтоб она оставила меня в покое.

Кто же этим занимается?! Неужели эти мандавошки из театра?

– Послезавтра день рождения Пола. Вызвоню его и предложу ему свою дружбу и любовь, если произой дут известные события.

Не с Полом ли она так изучила Сокольнические просеки? Все удобные съезды с шоссе и выезды? С милым рай и под кустом. Что же это за зверь?

– А почему ты вспомнил, что я перед ней извинялась?! – Как это ее задело. – И зачем я извинялась? Наверное, дура еще была, ничего не понимала еще.

4 декабря 1993

Суббота. Театр. Келья Г.Н.

Она решила прикинуться, что ничего не помнит. «Неужели вы думаете, что я мог про вашу доченьку ляпнуть так, что вы полгода ссать не сможете, забыв про сон и пишу… потому что, судя по ее зубам и кривому позвоночнику, она зачата от сифилитиков?!» И т. д. Прости меня, Господи, за это злословие. Но довели. «Меж нами война?» – «Да». – «Надолго?» – «Навсегда».

Сережино сочинение

Последнее время эта тема стала для меня самой важной. Раньше я, как и все, интересовался этим вопросом, но теперь… Теперь мне это не дает покоя. Ответить не могу. Я учился, ждал каникул, потом каникулы наступили, и яне знал, что делать. Человек ждет смерти, но он не думает, что он будет делать потом. Кто-то напишет лучше меня, и всё время кто-то пишет лучше меня. Кто-то знает что-то лучше, и он(а) тогда выставляет это напоказ, как это возможно. Я не знаю, насколько хорошо я знаю что-то, и я боюсь сказать это, потому что могут засмеяться, сказать, что я знаю это плохо. Я не трус, но я боюсь. Философы пишут о смысле, о цели жизни, но я пишу то, что я думаю. Конфуций сказал, что это опасно. Я люблю сюрреализм, я стараюсь в нем жить, и иногда это получается. Если б у меня была машина времени, то я бы уехал лет на 10-15 в прошлое. Кто-то напишет лучше меня, и его работа мне понравится больше моей собственной.

Кому-то наплевать на смысл жизни и на сюрреализм, и на то, что он(а) напишет хуже других.

Я что-то хочу сказать, а кто-то бах, и уже сказал(а).

Дурно мне.

4+

Так вот, уважаемая! Тот, кто это написал, зачат в любви и рожден от гениальной мамы, а не потому, что кто-то забыл подмыться.

Квартира № 57 дома № 2 – Лобачевского. Квартира охраны. Рэкета. «Мы уедем, приедут другие», – проговаривается мальчик. Бабушка прерывает, затыкает его реплики своей речью. Папа в Будапеште. За ним охотятся в Екатеринбурге. Он какой-то миллиардер или еще хуже. Вполне возможно, что убийца. Жена инкогнито с сыном прилетела в Москву для встречи с мамой и племянником. Он в Москву из Екатеринбурга. Люди живут по-разному. Это – богачи. Она вызвала и подруг детства. На столе – от Чинзано до черной икры. У мальчиков дорогие фотоаппараты, они без конца щелкают и перезаряжают пленку. Бесконечное видео. И т. д. Мама в Екатеринбурге охраняет двухэтажный дом. Теперь там две огромные собаки – не так страшно. Ванна – на четверых, с пузырьками и крышкой. Я сегодня не мог завестись – сел аккумулятор. Мне скажут, что моей жене надо меньше пить, тогда бы у тебя была другая машина, которая бы заводилась. Мою жену вчера довели до психоприпадка звонки, что искали в ее квартире Л.А. и B.C. Я сижу на месте Галин. Н., покойницы, царство ей небесное. Но, тем не менее, я жду звонка. «Дурно мне». Вчера я звонил моей маме. И долго с ней разговаривал. Радовался внутренне, что у нее бодрый, свежий голос и чистый ум. Ей 84. «Лев Толстой дожил до 82, а мне уже 84». – «Мама, Гоголева дожила до 93, и ей Толстой не указ». Мама радуется: «Вовка две недели не пьет. Таня подала на раздел, на развод. Он испугался». Рассказал ей про Дениса. «Отец строит церковь, сын в семинарии. Ну, ладно, ладно». Ни тени осуждения. Ладно, ладно.