Боль - [8]

Глядя на ее жизнерадостность, я и сам поднялся.

Но ей все же было больно. Хотя это можно было разглядеть только где-то в самой глубине ее бьющих жизненной энергией глаз.

Подняв меня на ноги, Ивана уехала, захватив все свои чемоданы, видеокамеры и кассеты.

Следы ее деятельности то и дело возникали на экране телевидения, в звонках и открытках. Она металась по миру и событиям. Она спешила.

Это было видно.

Она дарила себя людям.

Бедная девочка.

Где она сейчас?

Не знаю.

Но я уверен, что она продолжит снимать свой фильм о девушке, больной раком. Умирающей, но не сдающейся.

И не сдавайся, Ивана!

Когда ты знаешь

Тридцать два года для мужчины, конечно, не возраст.

Конечно, не возраст.

Во всяком случае не такой, чтобы думать о смерти.

Я и не думал. До понедельника.

Нет, пожалуй, и в понедельник еще не задумывался.

Просто боли, которые вдруг появились у меня полгода назад, в последнее время стали доставать все сильнее и сильнее.

Ломило где-то в районе поясницы.

А в понедельник с утра так схватило, что я понял: пора.

Пора идти к врачам.

Был у меня закадычный друг, врач-рентгенолог – веселый человек.

Большой любитель женщин и молдавских вин.

Вот к нему я и направился.

Когда позвонил с приемного покоя и сказал, что хотел бы с ним поговорить, он чуть подумал и сказал: «Подходи через десять минут».

Я походил по приемному покою туда-сюда и даже немного упал духом, видя вокруг себя полусонных больных в халатах и тапочках, тихих и потерянных.

За две минуты до назначенного времени я быстрым шагом пошел к нему на второй этаж.

Подошел к его кабинету, где над дверью горела яркая надпись: «Не входить».

Я хотел позвонить и уже поднес палец к кнопке, но дверь вдруг открылась и из-за нее выпорхнула очаровательная брюнетка.

Натолкнувшись на меня, она сказала «пардон», легко обогнула меня и застучала каблучками вниз по лестнице.

Я проводил ее взглядом, а когда опять повернулся к рентгеновскому кабинету, увидел в дверях своего друга, немного уставшего, но счастливого.

– Заходи, – пригласил он.

Для начала мы потрепались о своих мужских победах и о поражениях наших друзей.

Потом я, как бы нехотя, сказал ему, что у меня вроде как бы что-то неладно где-то в районе поясницы, с полгода назад началось, болит и болит, а сегодня вот прямо невыносимо.

Он посмотрел на меня долгим внимательным взглядом, потом позвонил кому-то по внутреннему телефону, достал бутылку розового вина и разлил ее в три стакана.

Очень быстро пришел какой-то человек в белом халате, маленький, толстенький, суетливый.

Мы выпили, познакомились. Я и ему рассказал о своей проблеме. Он решил тут же осмотреть меня. Я заметил, что он как-то быстро глянул в глаза моему другу и, продолжая осмотр, начал у меня выспрашивать о том, о сем, вроде бы и ни о чем, но все о почках. Я ему о болях в пояснице, а он все сворачивал на то, что я ем и что пью.

Так мы проговорили минут десять. Выпили еще одну бутылку, и мой новый приятель забрал меня к себе в отделение.

Оказывается, он был профессором.

Домой он меня уже не отпустил.

Правда, вина больше мы с ним не пили. Несколько дней меня готовили к операции, а в одно прекрасное утро положили на операционный стол и отняли одну почку.

– Не переживай. Все будет в порядке, – сказал мой новый друг-профессор, выписывая меня через месяц.

А через полгода я понял, что он мне соврал: рак начал жевать и вторую почку. Последнюю. Единственную. Без которой даже в тридцать два года молодой мужчина не сможет жить, как бы ни хотелось.

После третьего осмотра он сказал, что жить мне осталось всего-навсего дней десять. Не лет и даже не месяцев, а дней.

Раз, два, три, четыре, пять и еще пяток – вот тебе и десять.

Я поблагодарил и ушел из клиники спокойно и с достоинством.

Ушел я так красиво вовсе не от того, что такой уж крутой и сильный.

Просто в тот момент до меня еще не доходило, что такое десять дней жизни. В тридцать два кажется, будто жизнь бесконечна, и смерть воспринимаешь как понятие совершенно абстрактное и весьма далекое.

Пока ехал – по инерции, что называются, – на встречу в один из пригородных поселков, начал осознавать, что меня вскоре ждет.

Свернул с дороги, въехал в молодой березовый пролесок.

Остановил машину, вышел и присел на старый трухлявый пенек – ноги ослабли.

В голове не было ни единой мысли.

Полная пустота.

Глаза вроде и видели все вокруг, но смотрели куда-то далеко, как бы сквозь бытие; там я видел даже себя самого, сидящего на трухлявом пеньке.

Закурил.

Жена, сын, мать, отец, дача, договоры, контракты. С девочкой одной милой недавно познакомился.

Деньги.

Долги.

Друзья.

Враги.

Каждый образ связывался с каким-то отрезком моей жизни, коротким – в несколько дней или долгим – в несколько лет, причем не только в прошлом, но, самое главное, в будущем. Моем будущем.

А от будущего у меня осталось всего-навсего десять дней.

На всех них и даже на себя.

И на эти вот березки, травки, кустики и даже дождичек, который начал осыпать не спеша мою согнутую спину.

Сигарета потухла. Я поднял воротник куртки и побрел к машине.

Сел. Выехал на шоссе, развернулся и поехал домой.

Лена, жена, была дома.

Глаза заплаканные – очевидно, узнала обо всем куда раньше меня, а сегодня поняла, что и я знаю.