В некотором царстве, российском государстве, жили-были два пролетария. Жили они в городе большом и каменном.
Рано утром ходили на работу, вечером смотрели телевизор, ели, пили, иногда любили жен, иногда и не жен.
В общем, жили-жили и вдруг…
Кто-то где-то чего-то недокрутил или недовинтил, а может, наоборот, перекрутил или перевинтил.
Но это не суть важно. Только вот два мирно почивавших в своих кроватях после трудов праведных пролетария оказались вдруг средь бела дня насовсем необитаемом острове.
Проснулись – и не поймут ничего.
Вместо стен каменных деревья, вместо дикой музыки птицы поют. Трава, ветерок, воздух. И лежат они на лужку в трусах и майках.
Огляделись кругом, узнали друг друга: у пивного ларька часто встречались. Оба они никогда не видели живой природы: ни свободной от асфальта земли, ни чистой воды, ни зеленой травы, ни многого чего еще. Даже облака здесь были не свинцового цвета, а какого-то… небесного.
Сели, от удивления открыли рты и ну смотреть в разные стороны.
А кругом рыба в озере плещется, разве что на берег не выпрыгивает, живность скачет, о ноги спотыкается, птицы на голову садятся, яблоки с грушами за шиворот падают, грибы зад подпирают.
Диво, да и только.
Встали, взялись за руки и айда гулять по острову. Час гуляют – дивятся. Два гуляют – дивятся.
Однако солнышко уже поднялось, что-то и кушать захотелось. Столовых нигде нет, забегаловок и подавно не видно.
Вроде, и живности разной кругом летает и бегает полно, но что можно есть, а что нет, не знают: на бройлерных курах ведь выросли.
Один протянул руку и – хвать какую-то птицу.
– Вроде, курица, – говорит другому.
– Какая же это тебе курица? Куры без перьев, что ты, разве не видел их в магазине?
– А и правда. – И отпустил птицу.
Подошли к озеру.
Смотри, рыба плещется, а почему ее под водой не видно? Когда я у себя в аквариум смотрю, ее завсегда видно.
Стали рыбу руками ловить, та в руки не дается. Вспомнили: по телевизору часто показывали ловлю рыбы тралом или как на лампочку насосом кильку качают. Лазили, лазили по острову – ни трала ни лампочек, ни, тем более, насоса не нашли.
От голода уже скулы стало сводить, животы усыхать стали. Пробовали плоды и траву есть, да только плоды кислыми оказались, а трава горькой. Умаялись они от этих непривычных трудов и странного мира. Им бы по кувалде или по станку, ну, на худой конец, клич бы какой-нибудь бросили – тут бы все сразу было бы ясно и понятно. А здесь все не так, все не как у людей.
