Боишься ли ты темноты? - [3]

— Минздрав предупреждает, — хихикнула черноглазая. — Ладно, дядя, не переживай, докурим — придём. На ужине все будем.

— Нет, вы не поняли, — Сергей усмехнулся. — Вы встанете и выйдете прямо сейчас.

Девица задумалась, закинув ногу на ногу, отчего её юбка задралась ещё больше. Бледный мальчишка из своего угла тут же перестал смотреть на Сергея, и уставился на неё. Со смесью обожания и желания в глазах. “Сопляки озабоченные”, — подумал Сергей и совсем серьёзно сказал:

— Что, по одному выводить?

— Это как? — тупо спросил здоровенный.

Сергею стало весело.

— Это вот так, — он вошёл в гараж, взял парня чуть выше локтя и, немного завернув ему руку, потянул вверх, — могу сделать больнее. Но ты можешь пойти добровольно.

— Вы чё, — завопил парень гораздо энергичнее, чем ожидал Сергей, — я сам пойду!

— Конечно сам, — Сергей немедленно отпустил его. Почему-то стало противно. Первый педагогический опыт на новом месте, и пришлось применять силу. Да к кому — к умственно отсталому пацану! Да, нервы всё-таки ни к чёрту…

— А Вы и с женщинами так обращаетесь? — спросила черноглазая, но сигарету потушила.

— По мере необходимости, — отрезал Сергей. — Ну, проходим на выход!

Девица одёрнула юбку, и не спеша, вполне довольная собой, удалилась. Может, она даже была уверена, что Сергей теперь будет её разглядывать, и она ему понравится… Вслед за ней вышел, потирая руку, рыжий, прошмыгнул лысый. Девчонка и мальчишка из дальнего угла взялись за руки, и пошли к выходу осторожно, опасливо глядя на Сергея. На улице солнечный свет осветил их лица и Сергей усмехнулся. Насколько несимпатична была девчонка, настолько симпатичен мальчик. Она — худая, бесцветная, с почти прозрачными серо-голубыми глазами, острыми ключицами, и без намёка на женскую фигуру, он — темноволосый, зеленоглазый, стройный. Пожалуй, его можно было назвать даже красивым, если бы не затравленный взгляд. Мальчишка, выходя, взялся за гаражную дверь и Сергей разглядел несколько розовых шрамов на его руке, тянущихся от запястья до локтя, где они терялись под подвёрнутым рукавом рубашки, испачканной в ржавчине. Сергея передёрнуло. Он проследил, чтобы подростки дошли до корпуса, встал за угол гаража и сам закурил. В душу закрадывалось подозрение, что здесь всё будет не настолько просто, как он ожидал…

2

Лежать на кроватях до отбоя не разрешалось. Потому что мялись и пачкались покрывала. Вера Ивановна громко ругалась, когда видела кого-нибудь лежащим. А тех, кого особо не любила, могла даже наказать. Анна Игоревна, в просторечии Фроська, вторая воспитательница, была добрая, но молодая, указания Веры Ивановны соблюдала и тоже виноватых отчитывала. А новый воспитатель, Сергей Фёдорович, по предположению Ярослава, вообще мог настучать за мятое покрывало по шее. Впрочем, Ярославу сейчас было всё равно. Он валялся на постели и комкал в руках письмо. Оно пришло сегодня из деревни от бабушки, было вскрыто и проверено Верой Ивановной, и вечером, наконец, попало к нему. Ничего нового бабушка не писала. Ярослав пробежал глазами строчки, свернул из письма кораблик, потом разгладил, снова прочитал и скомкал так, что расправить стало невозможно. Хотелось заплакать, но было нельзя. Пацаны вернутся из игровой, где смотрят телевизор, увидят его со следами слёз и будут издеваться. Что-что, а издеваться здесь умеют…

Ярослав уронил смятое письмо на пол, уткнулся в пахнущую хлоркой наволочку и попытался успокоиться, но ничего не получалось — себя было очень жалко. Бабушке он не нужен… А значит, не нужен никому…

Ресницы всё-таки намокли, и Ярослав вытер глаза ладонями. Только не реветь! Что угодно, но не реветь! Не маленький. И потом, он уже два месяца здесь. И так понятно, что раз бабушка не забрала его сразу, значит, не заберёт совсем. Она старая, пенсия у неё маленькая, школы в деревне нет вообще… Ярослав перебирал в уме все бабушкины доводы и не верил ни одному… Не такая уж и старая… Он ничего у неё просить не стал бы… Доучиться можно и в интернате… В таком, чтобы на выходные и каникулы ехать домой. В таком, чтобы все знали — у тебя есть родные… Баба Валя думала иначе. Если вообще думала о нём. Ярослав сжал кулаки. Ведь это и она виновата! К ней они ехали тем декабрьским утром! Потому что ей скучно было встречать Новый год одной! Ей было одиноко и они поехали, а теперь, когда одиноко ему, у неё тысяча отговорок! Он всё-таки всхлипнул и тут же затих — в коридоре послышался шумный разговор. Пацаны возвращались. Ярослав лёг лицом к стене.

Первым он услышал голос Дениса:

— О, вторая жертва Серёжи… Щас он нашему отличнику руки вывернет. За, это самое, за покрывало в ржавчине…

— Не, его он станет за уши поднимать, — возразил Лёха Арнольд, — руки у него и так того…

Денис остановился возле Ярослава, чем-то пошуршал и противно засмеялся:

— А, его опять бабка не хочет!

Ярослав вспомнил, что бросил письмо и понял, что сейчас оно у Дениса, но промолчал.

— Дрыхнет, — предположил Лёха. — Значит, точно нарвётся. Этот новый такое уродище… Я такого в приёмнике видел, когда на юг убегал. Тоже Серёгой звали. Он нас полотенцем скрученным бил. Больно, а синяков ни фига не остаётся.