Богорождённый - [57]

— Проклятье, — сказал он.

Раздался тихий стук в дверь палаты прорицаний.

— Не сейчас, — рявкнул он.

— Мои извинения, принц Бреннус, — сказал Лаарил, его сенешаль. — Но…

Бреннус раздражённо махнул рукой, и печать на двери с тихим хлопком исчезла. Дверь из металла и дерева повернулась на петлях, открывая Лаарила, стоявшего в одиночестве в тёмном коридоре.

— Ты же знаешь, что в этом помещении меня нельзя тревожить.

Лаарил, прижав руки к животу, склонил свою лысеющую голову. Тени сочились с его кожи — сенешаль волновался.

— Да, принц. Мои глубочайшие извинения. Но вас желает видеть его всевышество.

Эти слова застали его врасплох. Гомункулы встревоженно взвизгнули. Тени хлынули с кожи Бренуса.

— Что? Он послал за мной?

— Нет, — ответил Лаарил, выпрямившись, его мерцающие зелёные глаза предупреждающе сощурились. — Он здесь, принц. Сейчас.

Бреннус не сразу осознал эти слова.

— Здесь? В Саккорсе? Сейчас?

В тёмном коридоре позади Лаарила голос его всевышества произнёс:

— Да, Бреннус. Сейчас.

Лаарил окоченел, бросил взгляд через плечо, снова посмотрел на Бреннуса и провозгласил официальным тоном:

— Принц Бреннус, ваш отец, его всевышество Теламонт Тантул.

— Думаю, он знает, кто я такой, Лаарил, — сказал его всевышество, скользнув мимо сенешаля.

Его всевышество был куда выше Лаарила, и с чёрной дыры его острого, чисто выбритого лица лихорадочно сияли платиновые глаза. С широких, не согнутых возрастом плечей свисал чёрный плащ. В руке он держал деревянный посох. Его тело сливалось с темнотой, края фигуры колыхались, сливались с сумрачным воздухом Саккорса.

— На этом всё, Лаарил, — сказал Теламонт

Сенешаль не двинулся с места, плотно сжав губы. Он посмотрел на Бреннуса.

Бреннус кивнул ему, пытаясь собраться с мыслями.

— Это всё, Лаарил.

Лаарил громко выдохнул.

— Да, принц Бреннус. Мне приготовить трапезу на двоих?

Бреннус вопросительно посмотрел на отца.

— Я не могу остаться надолго.

— Очень хорошо, — сказал Лаарил. Он поклонился сначала его всевышеству, потом Бреннусу, и вышел из палаты прорицаний.

— Какой сюрприз, — заметил Бреннус.

Его гомункулы съёжились, закрыли руками лица.

— Не сомневаюсь, — ответил его всевышество. — Итак…

Бреннус прочистил горло.

— Итак.

Отец и сын изучали друг друга сквозь бездну несказанных мыслей. Тишина стала неловкой, но Бреннус отказался её нарушать. Наконец, её нарушил Теламонт.

— Ты и твои конструкты, — сказал он, улыбнувшись и кивнув на гомункулов. — Как Ривален с его монетами.

— У меня нет ничего общего с Риваленом, — ответил Бреннус с горькими нотами в голосе. — И ты никогда не одобрял мой интерес к магии созидания, отец. Мать поощряла её, но ты — никогда.

— Нет, — раздражённо согласился его всевышество. — Я её не поощрял. Потому что хотел, чтобы ты сосредоточился на своём таланте к магии прорицания и…

Бреннус уже слышал всё это.

— Чего ты хочешь, отец?

Его всевышество смотрел куда угодно, только не в глаза Бреннусу. Тот никогда не видел отца таким смущённым.

— Ты знал, что Ривален прекратил собирать монеты?

— Конечно, прекратил, — ответил Бреннус. — Какой богу толк от подобных вещей?

Тени закружились вокруг его всевышества.

— Полубогу, — поправил он. — Не богу.

— Ни тому, ни другому, — в свою очередь поправил его Бреннус. — Убийце.

Теламонт вздохнул.

— По–прежнему это?

— Это.

Теламонт скользнул к прорицательному кубу.

— Я уже объяснял тебе, Бреннус. Он был нужен нам.

— Он был нужен тебе. Он по–прежнему тебе нужен? Всё, что он сейчас делает — это сидит во мраке и размышляет о своей богине. Сейчас от него никакой пользы.

На это его всевышество ничего не ответил.

— А может, он просто слишком силён даже для вашего всевышества? Вот в чём дело?

Неожиданное напряжение в воздухе заставило гомункулов Бреннуса встревоженно взвизгнуть и спрятаться в складках его капюшона.

Его всевышество повернулся к сыну, его платиновые глаза превратились в сверкающие щели, тьма вокруг него потемнела.

От Бреннуса потребовалась вся его воля, чтобы не отступить на шаг и не опустить взгляд, но он подумал о матери и выстоял. Тени клубились вокруг него.

— Ты давишь и давишь, Бреннус, — тихо сказал его всевышество. — А потом давишь снова. Моё терпение не безгранично.

Гомункулы Бреннуса задрожали. Бреннус прикусил губу и промолчал.

Огонь во взгляде его всевышества угас до тлеющих углей. Он прочистил горло.

— Я пришёл сюда не ссориться с тобой. И Алашар… погибла очень давно. Я смирился с тем, как это произошло, с компромиссом, на который мне пришлось пойти.

Он отвернулся от Бреннуса и положил руку на поверхность куба.

— Его только что использовали. Чем ты занимался?

Бреннус солгал.

— Я… искал Избранных. Как ты просил.

Его всевышество опять развернулся к нему, и под весом его взгляда ложь Бреннуса пошатнулась.

— И ещё я искал… кое–что другое. Кое–что, что я надеюсь однажды тебе показать.

Казалось, его всевышество не слышит сына. Он заговорил отсутствующим голосом, будто сам с собой.

— События на Фаэруне, на Ториле, пришли в движение. Я говорю не о войнах. Долины скоро покорятся нашим войскам, но я веду речь о чём–то большем, чем просто грызня за территории. Что–то меняется. Воздух пронизан силой, напряжением.