Богорождённый - [55]

Оракул откинулся в кресле, глядя на статую. Обрамлённое бородой лицо Амонатора казалось серьёзным, его глубоко посаженные глаза из–под круглого шлема смотрели в какую–то далёкую точку. Элден задумался, куда смотрит бог. Он задумался, был ли его папа Амонатором.

От мыслей о папе ему стало одновременно и радостно, и грустно. Он снова потянулся к Брауни, погладил пса. Элден прожил больше ста лет, но чувствовал, что сейчас всё меняется. Уже не так много людей приходили, чтобы увидеть его. Может быть, им мешала тьма. Или, может, он должен светить тем светом, которым светил.

Он повторил в голове слова отца.

Я люблю тебя очень сильно.

Он улыбнулся, и в глазах проступили слёзы.

В аббатстве все считали папу святым. Элден не знал точно, что значит слово «святой», но это его не тревожило. Он понимал, что им нравится папа. Все любили папу. Их голоса становились тише, когда они говорили о нём. Но для Элдена папа был просто папой — высоким человеком с доброй улыбкой и добрыми словами.

Даже спустя сотню лет он по–прежнему чувствовал боль из–за утраты папы. Элден скучал по нему сильнее, чем когда–либо.

Я буду ждать тебя.

Почувствовав грусть Элдена, Брауни встал, заскулил и потёрся о его руку. Элден потрепал большую голову собаки. Пёс обеспокоенно вздохнул.

Элден чувствовал перемены, но не знал, что делать с этим чувством.

— Мне нужно увидеть папу, Брауни, — сказал он.

Пёс встал, потянулся. Элден на мгновение закрыл глаза, приказал своему внутреннему зрению увидеть, и вошёл в пророческий транс.

В голове Оракула пронеслись образы — растущая угроза Шадовар, два брата–шейда в центре событий, оба страдающие от потери, но оба — одинокие. Появилась вторая пара братьев, не шейдов, но искажённых Чумой, и позади них притаилась тень архидьявола. Он видел дыру в центре Сембии, где когда–то стоял Ордулин. Он увидел Васена, его образ был рассечён посередине, половина — в тени, половина в свете, очень ярком свете. Он увидел татуированного дэву, окружённого тенью, рядом с Васеном. И он увидел одноглазого мужчину, нынче — бога, который так давно подарил ему жонглёрские шарики — Дразека Ривена. Всё эти образы пронеслись перед его внутренним взором, вихрь теней, света и жестокости. Он не пытался истолковать то, что видел. Он вошёл в транс не для этого. Он вошёл в транс, чтобы поговорить.

— Усыпальница, Брауни, — сказал он, положив ладонь на спину крупного пса. Пёс воспользовался своей силой, и через мгновение они уже оказались в усыпальнице святого. В центре большой круглой комнаты стояли два деревянных гроба, украшенных затейливой резьбой и защищённых магией. Высушенные розы и другие мелкие подношения лежали на гробах и на полу вокруг. Мягкий свет сияющей сферы на потолке заливал помещение. Усыпальнице никогда не позволяли погрузиться во тьму.

На крышках гробов в полный рост были вырезаны точные портреты отца Оракула, Абеляра Корринталя, и Джиирис Нэив. После смерти Абеляра Джиирис до конца жизни поклялась служить и защищать Оракула, как Васен сейчас. Она любила Абеляра и настояла, чтобы их похоронили рядом. Джиирис стала первой обладательницей титула первого клинка. Васен Кейл, знал Оракул, станет последним.

Вместе с Брауни он подошёл к месту упокоения отца. Заклинания и деревянные резцы вырезали в дереве идеальное подобие Абеляра. Его щит с эмблемой розы покоился в ногах. Клинок он держал у груди. Он был изображён не в доспехе, а в погребальных одеждах, и бородатое, с сильной челюстью лицо отца казалось умиротворённым.

В его ногах были вырезаны слова: АБЕЛЯР КОРРИНТАЛЬ, СЛУГА СВЕТА, ОСЕДЛАВШИЙ ДРАКОНА ИЗ ТЕНИ В БИТВЕ ПРОТИВ МРАКА И ПОГИБШИЙ В СЛАВЕ.

Рядом покоилась Джиирис, её красивые черты и высокие скулы были точь–в–точь такими же изящными, какими помнил их Оракул. Вырезанный образ, однако, не передавал красоты её рыжих волос.

Брауни свернулся на полу у гроба Абеляра.

— Я сделал, что ты просил, папа. Мы очень долго были светом. Но теперь подбирается тьма. В её центре стоит сын Эревиса Кейла, и я не могу предвидеть направление его жизни. Я дал ему твой священный символ, розу, которую ты любил. Думаю, ты бы этого хотел. Я дам ему ещё кое–что, когда наступит время.

Он провёл кончиками пальцев по деревянному лицу отца, по лицу Джиирис. В его глазах скопились слёзы, побежали по щекам.

— Я скучаю по вам обоим. Хотелось бы, чтобы мы могли вот так поговорить, пока вы были живы.

На мгновение он задумался над своими словами, потом улыбнулся.

— Но, может быть, мы говорили друг с другом о том, что было важно. Любви не нужны выверенные слова, разве не так?

Он окинул взглядом помещение, ленты тёплых цветов на стенах, высокие окна — символ надежды, что однажды свет вернётся. Может, так и будет.

Брауни встал, почувствовав, что настало время уходить.

— Я люблю тебя, папа, и скоро я буду дома.

Он положил ладонь на спину Брауни. Пёс был его спутником, поводырём и телохранителем более десятка лет, а до него был другой, а ещё раньше — третий.

— Перевал, Брауни. — сказал Оракул, и пёс поднял голову. В его тёмных глазах светился вопрос. — Долг почти уплачен. Я должен отпустить их.

Оракул плотнее запахнул плащ, пёс призвал свою силу и в один миг переместил их из аббатства на охраняемый духами горный перевал, который защищал долину от нежелательного вторжения.