Богоматерь Нильская - [26]

Вознаграждение получали у отца Эрменегильда лично, в его кабинете, который служил ему и спальней. Вероника, еще учась во втором классе, стала одной из первых, кто его получил. В конце урока религии отец Эрменегильд велел ей задержаться. Когда все вышли из класса, он сказал: «Я отметил, что в прошлую субботу ты работала лучше всех. Это заслуживает вознаграждения. Сегодня вечером, после столовой, зайди ко мне в кабинет. Я приберег кое-что для тебя». Ничего хорошего от этого «вознаграждения» Вероника не ждала. Старшие иногда говорили об этом потихоньку, насмехаясь над «награжденными» или возмущаясь ими. Особенно доставалось тем, кого вознаграждали слишком часто. Спросить совета Веронике было не у кого, впрочем, она и сама хорошо знала, что ей как тутси не пойти за вознаграждением, обещанным отцом Эрменегильдом, было бы крайне неосмотрительно.

Выйдя из столовой, она поднялась на второй этаж, где находился кабинет отца Эрменегильда, постаравшись, чтобы ее никто не заметил. Ей казалось, что за ней следят остальные девочки, от которых, конечно же, не скроется ее отсутствие в комнате для занятий. Как можно тише постучала она в дверь кабинета.

– Входи, входи скорее, – ответил голос, поспешная доброжелательность которого ее удивила.

Отец Эрменегильд сидел за большим черным письменным столом, на котором, у подножия распятия слоновой кости, были разбросаны какие-то листы бумаги, возможно, наброски уроков или проповедей, подумала Вероника. За его спиной под фотографиями президента и папы римского на стеллаже, забитом книгами и папками с бумагами, возвышалась статуя Богоматери Лурдской, перекрашенная в цвета Богоматери Нильской. Справа черная штора скрывала нишу, где, скорее всего, находилась кровать священника.

– Я пригласил тебя, – сказал отец Эрменегильд, – потому что ты заслужила награду. Я наблюдал за тобой, мне понравилось, как ты работаешь; ты, конечно, тутси, но все равно ты красивая… добрая девочка. Посмотри там, на кресле, рядом с тобой: я выбрал тебе красивое платье.

На одном из кресел, предназначенных для посетителей, было разложено розовое платье с отделанным кружевом вырезом. Вероника не знала ни что ей делать, ни что сказать, подойти к креслу с платьем она не смела.

– Это тебе, тебе, не бойся, – настаивал отец Эрменегильд, – но сначала я хочу удостовериться, что оно тебе впору, так что ты сначала должна его примерить, здесь, при мне, я хочу убедиться, что это твой размер, иначе мне придется подыскать тебе другое.

Отец Эрменегильд встал, обошел стол, взял с кресла платье и протянул Веронике. Та приготовилась натянуть его поверх школьной формы, как того требует свойственная руандийцам стыдливость.

– Нет, нет, нет, – сказал отец Эрменегильд, забирая у нее платье обратно, – такое красивое платьице надо примерять не так. Я хочу знать, точно ли оно тебе впору, а для этого ты должна снять форму, только так можно примерять такие красивые платья.

– Но отец мой…

– Делай, как я говорю, чего тебе бояться? Со мной-то? Ты что, забыла, что я священник? Взгляд священника чужд похоти. Я тебя как будто вообще не вижу. И потом, ты же будешь не голая… не совсем голая… пока… Ну, давай, – начал он нервничать, – не забывай, кто ты есть, ты же хочешь остаться в лицее… я могу… Снимай скорее свою форму.

Вероника сбросила синее форменное платье и осталась стоять перед священником в одном бюстгальтере и трусиках. Тот же не спешил вручать ей «награду». Он снова сел в свое кресло и долго ее разглядывал.

– Отец мой, отец мой… – тем временем умоляла его Вероника.

Наконец отец Эрменегильд встал, подошел к девочке, протянул ей розовое платье и, сделав вид, что хочет застегнуть молнию у нее на спине, сам расстегнул ей бюстгальтер.

– Так лучше, – прошептал он, – с декольте так гораздо лучше.

Он отошел на шаг, любуясь, после чего снова уселся в кресло.

– Немного широковато, конечно, – проговорил он (школьная форма и лифчик тем временем лежали у него на коленях), – но пойдет. В следующий раз я подберу для тебя другое, точно по фигуре. Снимай и надевай обратно форму.

Вероника еще какое-то время стояла, прикрывая грудь скрещенными руками, пока отец Эрменегильд не вернул ей синее форменное платье и бюстгальтер.

– Ну, возвращайся быстренько к подругам, ничего никому не говори, платье не показывай, а то начнут еще завидовать, ты ходила исповедоваться, так надо говорить. Но мне не понравились твои трусики из хлопка, в следующий раз принесу тебе новые с кружевами.

Больше отец Эрменегильд Веронику не награждал. Ее место заняла Фрида. Она в самый первый вечер попросила у него кружевные трусики. Остальное происходило за черной шторой.

Фрида оставалась штатной фавориткой отца Эрменегильда целый год, что не мешало священнику время от времени раздавать «награды» и другим лицеисткам, столь же прилежным в работе, сколь и сговорчивым. Но на следующий год амбиции у Фриды изменились. Каникулы она провела в Киншасе, где ее отец служил первым секретарем посольства. Он считал свою дочь украшением посольских приемов и официальных ужинов. В Киншасе танцы продолжаются до утра, и Фрида пользовалась там огромным успехом. Ее светлая кожа, пышные формы и неповторимая грация соответствовали заирским вкусам. К этому следует добавить очарование экзотики: ведь она была руандийкой. Поэтому, когда все заметили, что благосклонность дочери первого секретаря посольства Руанды снискал невысокий человек среднего возраста, это никого не удивило. Правда, Жан-Батист Балимба еще и одевался по последней заирской моде: приталенный пиджак, брюки клеш, яркий жилет. Правда и то, что он был богат и, как говорили, близок к окружению президента Мобуту. Отец Фриды открыто выражал свое одобрение отношениям дочери, считая, что они только поспособствуют его дипломатической карьере. Состоялась даже официальная помолвка в ожидании, пока будут достигнуты договоренности о возможном браке. Конечно, ходили слухи, что у Жан-Батиста Балимбы имеются другие жены, рассеянные по берегам реки Заир (в прошлом Конго) до самой Катанги (нынешней Шабы). Отец мог опасаться, что его дочь станет всего лишь «дополнительным филиалом». А филиалы – это ненадолго. Чтобы доказать искренность своих намерений, Балимба несколько месяцев спустя запросил должность посла в Кигали и получил ее без особого труда. Он рассказывал направо и налево, что мог бы рассчитывать и на гораздо более важное место, но пошел на это исключительно ради того, чтобы быть ближе к невесте, которой, по настоянию ее отца, предстояло все же закончить обучение в лицее Богоматери Нильской.