Боги и гиганты - [129]

Отто Пухштейн временами приходил в отчаяние, но не предавался унынию. Он только что получил звание профессора во Фрейбурге и все каникулы между семестрами мучился над тем, чтобы сопоставить по возможности большее число имен и фигур. Однажды Пухштейн заметил неясные следы ударов резцом на верхней поверхности одного из фрагментов карниза, которые походили на греческую букву «кси». Это могла быть буква, но также и знак, обозначающий цифру 60. Может быть, и другие фрагменты имели подобные знаки? Их удалось найти: одни были видны совершенно отчетливо, другие оказались стертыми или сбитыми. Пухштейн обнаружил, что каждый блок имел по две буквы (или числовых знака) — справа и слева. Теперь ученый уже не замечает времени, он приказывает сосредоточить все найденные блоки в одном месте, включая даже те, которые уже имели свои определенные места. Когда эта работа была проделана (несмотря на досаду и громкие протесты коллег), он поставил все блоки на ребро один около другого. И вот тут-то стало видно, как они соотносятся между собой, так как если на одном блоке стоит знак, допустим, эпсилон, на правой стороне, то на другом этот же знак дублируется на левой. Конечно, не всегда можно было найти соседний блок, так как многие из них просто отсутствовали. Но во всяком случае, уже стало ясно, что эти знаки были нанесены каменотесами царя Эвмена для того, чтобы случайно не перепутать блоки при установке их на алтаре. И вот теперь эти знаки снова пригодились для восстановления алтаря.

С чего же следует начать? Конечно, с того моста, где уже точно выяснено местоположение плиты. Однако — и это совершенно естественно — на первом же пустом месте работа остановилась. Кроме того, даже при наличии знаков не всегда было ясно, шел ли тот или иной ряд справа налево или наоборот. Никаких пометок на этот счет каменотесы не оставили, так как соответствующие указания им давал на словах архитектор или главный мастер. Значит, следовало и дальше экспериментировать, уже с несколько большей надеждой на успех.

Открытие редко приходит одно. И на этот раз один из фрагментов карниза дал новый ключ. Пухштейн еще раньше обращал внимание на высеченное на нем слово «epoiesen», которое можно перевести как: «…сделал это». Имя же скульптора, вероятно, содержал предыдущий, ныне утраченный фрагмент. Неожиданно ученому приходит в голову мысль, что имени скульптора вовсе не было на карнизе, оно высечено на подножии плиты. Почему же? Может быть только один ответ: на этом месте карниза просто не было. Но почему? И опять не может быть иного мнения: именно здесь большая парадная лестница врезалась в плиту. Следовательно, часть карниза и связанная с ним плита относились к одному из двух крыльев лестницы. Впоследствии выясняется, что на этой плите был изображен Дионис с юным сатиром.

Теперь уже есть несколько отправных точек. Вся схема композиции становится ясной: боги были сгруппированы, так сказать, по признаку родства. Появилась, наконец, надежда закончить реконструкцию. Причем три четверти фриза будут восстановлены точно. Однако эта реконструкция не могла быть безукоризненной и в целом и в отдельных частях. Ее всегда смогут оспорить, так как остается еще довольно много пустых мест и не поддающихся определению фрагментов.

В то время как специалисты мучились над реконструкцией алтаря, предпринимала активные действия и администрация музея. Уже в 1880 году стало ясно, что у музея нет места для хранения сотен ящиков, которые Хуманн прислал из Пергама и которые все еще продолжали поступать. Когда Хуманн окончил раскопки в Пергаме, он начал копать в Магнесин, а потом в Приене. Один груз за другим приходил в Берлин, и никто не знал, куда его девать. Старый музей еще до раскопок Хуманна был заполнен до предела, так же как галерея со скульптурой, антиквариат и другие помещения.

Надо срочно построить музей, прежде всего для нового чуда света — Пергамского алтаря. Алтарь размером 34 на 36 метров был в четыре раза больше храма Афины Полиады, ниже которого он стоял, занимая по площади более 1200 квадратных метров. Его парадный вход шириной 20 метров с 28 ступенями вел ко двору, где и располагался сам алтарь. Колонны, которые его окружали, достигали двух с половиной метров высоты, затем следовала крыша. На ней стояли статуи, из которых удалось найти далеко не все. Если поставить алтарь в помещении, расположив его в нескольких залах, это граничило бы с варварством, на которое была неспособна даже вильгельмовская Германия. Кроме того, пришлось бы создать такой зал, какого не существовало ни в одном музее. Стало ясно, что даже той площади, которую занимал алтарь раньше, — 1200 квадратных метров — будет недостаточно для его размещения: ведь следовало оставить со всех сторон по крайней мере по 10, а лучше по 15–20 метров дополнительного пространства для посетителей музея. Итак, нужен зал размером примерно от двух до трех тысяч квадратных метров, то есть равный одному прусскому моргену. Это огромная площадь, не известная до сих пор в истории музеев. Ни в Париже, ни в Лондоне ничего подобного создавать даже не осмеливались. Такого рода музей должен был — в этом никто не сомневался — стать центром Музея древностей и называться Пергамским.