Боги и гиганты - [118]

Я только вскользь упомянул о тех тысячах небольших обломков, которые тут лежали на полу зал и которые постепенно поступают, по мере возможности, на свои места. Ходя вокруг них, беспрестанно поражаешься то каким-нибудь прелестным плечом, то частью руки или ноги, то клочком волнистой туники, то просто архитектурным украшением… Между прочим, там есть небольшая, вполне сохранившаяся женская голова из желтоватого мрамора, которая по размерам не подходит ни одной богине… Я забыл сказать, что по бокам этого огромного алтаря существовали барельефы, меньшей величины и более плоские… Эта прелестная голова до того кажется, по выражению, нам современною, что, право, невольно думаешь, что она и Гейне читала и знает Шумана…

Однако довольно. Позволю себе прибавить одно слово: выходя из Музеума, я подумал: «Как я счастлив, что я не умер, не дожив до последних впечатлений, что я видел все это!» Смею полагать, что и другие подумают то же самое, проведя час — другой в созерцании пергамских мраморов «Битвы богов с гигантами».

Ив. Тургенев.

С.-Петербург

18 марта 1880 г.»[57].

КНИГА ТРЕТЬЯ ОРГАНИЗАТОР — ТЕОДОР ВИГАНД

«Пергамский алтарь — священное место для археологов всего мира».

Вильгельм Ветцольд, Речь 22 апреля 1929 г.

Глава первая

В конце сентября 1895 года пароход, следующий по маршруту Афины — Смирна, вошел, как обычно, с большим опозданием в длинный, языкообразный смирненский залив.

Над горами Малой Азии зарозовела утренняя заря. Коренастый молодой мужчина с почти квадратной головой стоял на мостике рядом с капитаном, словно он имел отношение к экипажу корабля. Правда, на это у него были причины. Каюта до предела набита женщинами-гречанками и детьми, и всякий раз, когда пароход подхватывала большая волна, они орали как оглашенные и взывали ко всем святым, точно наступил конец света.

По-гречески молодой человек говорил плохо, но все-таки капитан понимал его, если слушал внимательно; с французским же у него получалось гораздо хуже, так что капитан его совсем не понимал; на английском оба говорили ужасно, ну, а по-немецки капитан вообще не знал ни единого слова, в чем его не преминул упрекнуть собеседник. «Только немецкое начало, — говорит он, — может возродить мир, и немецкий язык — это язык будущего. Недаром молодой император сказал, что он приведет свою нацию к светлому будущему». Капитан пожимает плечами. Одну половину вдохновенной речи пассажира он не понял совсем, а другую понял неправильно. Но на всякий случай капитан в знак согласия кивает головой. Хотя молодой человек и значится в списке пассажиров как доктор из Германии, но этот доктор, по-видимому, занимается такими вопросами, как лучше и быстрее расколоть человеческую голову, а может быть, он просто буян и забияка. Во всяком случае, его щеки и виски, особенно с левой стороны, испещрены рубцами и многочисленными глубокими шрамами (и в Греции и в Анатолии понятия не имели о немецком обычае мензур[58], считая, что немцы в конечном счете все-таки культурный народ и не пребывают в варварстве!). По этой причине капитан предпочитал не спорить.

Когда же пароход, наконец, пристанет? И как обстоит дело с таможней? Ждут ли на набережной извозчики? Капитан подробно отвечает. А как можно самым лучшим и быстрым способом добраться до Приены? Приена? О таком месте капитан еще никогда не слышал, и он осторожно советует обратиться в агентство Кука. Контора «Cook and Sons» находится вблизи вокзала Пунта, извозчик доставит туда всего за пять пиастров.

— Прекрасно. У Кука, наверно, мне также скажут, где живет господин тайный советник Хуманн.

Капитан торопливо поворачивается, и лицо его расплывается в улыбке. Он же совсем не понял молодого человека! Если он знакомый Хуманна, то все в полном порядке, несмотря на эти ужасные шрамы. Он подробно описывает дорогу до дома Хуманна — с таким усердием и так тщательно, что пассажир просто ничего не может понять и запомнить. Но это уже не так важно; капитан маленького греческого судна, не разбираясь в классике и археологии, знает, однако, Хуманна и его дом, да и любой прохожий на улицах Смирны его хорошо знает. Черт возьми, этот парень добился своего! Из простого строителя дорог и инженера стал почетным доктором, директором императорских прусских музеев, тайным советником. Причем его знают не только специалисты и знатоки, но и вообще каждый человек на улице! Черт возьми, если бы и ему, Виганду, так повезло! Как хорошо было бы, если бы любой путешественник, который прибывает в Берлин, спрашивая извозчика на вокзале о квартире господина тайного советника Виганда, сразу же получал бы ответ. Или, может быть, его называли бы даже «ваше превосходительство»? Тоже неплохо.

Капитан продолжает говорить, по до сих пор такой' разговорчивый пассажир его уже не слушает. Он почти совсем не обращает внимания на гладкий залив, над которым, как бабочки, поднимаются красные, коричневые и белые паруса, на белые домики деревень, ветряные мельницы и леса, раскинувшиеся на холмах. Впереди в дымке лежит Смирна, большой портовый город. Утренняя заря уже окрасила розовым светом горные вершины, поднимающиеся за городом. Солнце вот-вот покажется из-за гор. Будет ли оно солнцем твоего счастья, Теодор Виганд? Принесет ли тебе Малая Азия столько же счастья, сколько она принесла Карлу Хуманну?