Богема - [86]

– Ведь я тебе не мешаю, дорогая, не так ли?

– Нет, Папа.

Она склонилась над столом, делая вид, что работает, но минут через пять встала, потянулась и сказала:

– Пожалуй, пока хватит. – Собрала свои бумаги, карандаши, ручки и положила их в ящик.

– Кончено? – с облегчением спросил Папа и бросил «Таймс» на пол.

– Да, – ответила Селия.

– Я все думаю о пилюлях, которые прописал Плейдон, – сказал Папа. – По-моему, они мне совсем не подходят. Последние два дня у меня еще сильнее стала болеть голова. Что, если мне еще раз проверить глаза? Может быть, дело в них.

– Нам надо сходить к окулисту.

– Вот-вот, я и сам об этом думал. Но сходим к кому-нибудь стоящему. Найдем действительно первоклассного врача, дорогая.

Его взгляд следовал за каждым движением Селии по комнате.

– Что бы я делал, если бы ты, как Мария, захотела стать актрисой? Иногда я просыпаюсь ночью и спрашиваю себя: что бы я тогда делал?

– Какая глупость, – сказала Селия. – Такая же глупость, как если бы я проснулась однажды и стала размышлять над тем, что бы я делала, если бы ты снова женился и нами командовал здесь совершенно чужой человек.

– Это невозможно, моя дорогая, – сказал Папа, качая головой. – Невозможно. Недавно я прочел в одной газете статью о немом лебеде. Немой лебедь спаривается на всю жизнь. Если самка умирает, лебедь навсегда остается безутешным… Другую он не берет. Я читал статью и думал: ах, это я, я – немой лебедь.

Должно быть, он забыл про Австралию, подумала Селия, про Южную Африку, про нашу поездку в Америку: женщины, как мотыльки, везде кружились вокруг него, и он был отнюдь не немым. Однако она понимала, что он имеет в виду.

– Твои рассказы и талантливые рисунки не отнимут тебя у меня, – сказал Папа. – Но если бы ты была актрисой… Я дрожу при одной мысли о том, что стало бы тогда со мной. Я бы попал в Денвилл-Холл.

– Нет, не попал бы, – сказала Селия. – Ты бы жил вместе со мной в роскошной квартире, и я бы зарабатывала больше денег, чем Мария.

– Суета, – сказал Папа, – презренный металл. Какой прок тебе и мне? Я, слава богу, не скопил ни пенса… Моя дорогая, ты должна показать свои рассказы Харрисону. Рисунки тоже. Я доверяю Харрисону. Его суждения здравы, вещи, которые он печатает, вполне достойны. К тому же он скажет мне правду, а не станет ходить вокруг да около. Ведь это благодаря мне его приняли в «Гаррик».

Селия уже послала этому Джеймсу Харрисону несколько своих рассказов и рисунков после того, как Папа однажды пригласил издателя на ланч, и сегодня должна принести ему в контору еще несколько из тех, что ей удалось разыскать. Однако на душе у нее было неспокойно. Она не знала, чем займется Папа в ее отсутствие.

– Я могу соснуть с двух до четырех, дорогая, – сказал Папа. – А потом, если буду в силах, немного прогуляюсь. Плейдон сказал, что прогулки не причинят мне вреда.

– Не нравятся мне твои прогулки в одиночку. Ты такой рассеянный и всегда думаешь о чем-то другом. Да еще этот ужасный перекресток, где автобусы мчатся во весь опор.

– Если бы сейчас было лето, я мог бы пойти в «Лордз»[56] и посмотреть на игру в крикет, – сказал Папа. – Мне всегда нравилось смотреть, как играют в крикет. Люблю сидеть на закрытой трибуне за флигелем. Видишь ли, оглядываясь назад, я нередко думаю, что совершил ошибку, не послав Найэла в Итон. Из него мог выйти неплохой игрок в крикет. Мне доставило бы огромное удовольствие смотреть, как Найэл играет в крикет за команду Итона.

В последнее время, подумала Селия, Папа часто говорит о том, что он мог бы сделать. О домах, в которых они могли бы жить, о странах, которые могли бы посетить. Какая жалость, сказал он не далее как сегодня утром, что он никогда серьезно не относился к плаванию. С его физическими данными, сказал он Селии, он легко мог бы переплыть Ла-Манш. После смерти Мамы ему следовало немедленно бросить пение и заняться плаванием на длинные дистанции. Он бы побил всех рекордсменов. Он мог бы дважды переплыть Ла-Манш туда и обратно.

– Но почему, Папа? – спросила Селия. – То, что ты сделал, должно доставлять тебе гораздо большее удовлетворение.

Папа покачал головой.

– Во многом, очень во многом, – сказал он, – мое невежество поистине безгранично. Взять, к примеру, астрономию. Я полный профан в астрономии. Откуда все эти звезды? Откуда, спрашиваю я себя?

И он тут же позвонил в «Бампус» выяснить, нет ли у них книги о звездах, новой большой книги с иллюстрациями, и не могут ли они прислать ему ее к ланчу со специальным посыльным.

– Она развлечет меня, дорогая, пока ты будешь у Харрисона, – сказал Папа. – Есть одна планета, никак не могу запомнить, какая именно, кажется Юпитер, у которой целых две луны. Они вращаются вокруг нее день и ночь. Подумать только… Юпитер – один в кромешной тьме, и при нем две луны.

Она оставила Папу в малой гостиной, где он в самом благостном расположении духа полулежал на двух креслах, готовый отойти ко сну. На столике рядом с ним лежал объемистый трактат о звездах. Горничной было строго наказано время от времени заглядывать в гостиную на случай, если ему что-нибудь понадобится, и уж конечно, незамедлительно явиться, если он позвонит.