Богема - [67]

или где-то еще.

– Не в П. А. К. Н., – сказала Мария.

– Все они звучат одинаково, – сказал Найэл. – Люди так привыкли к униформе и цепочкам букв, что всё глотали. Помню, как я сказал одной женщине, что работаю в Д. Е. Р. Ь. М. О., и она поверила.

Селия встала и принялась поправлять подушки, собирать бумаги. Кроме нее, никто бы этого не сделал. А Чарльз терпеть не мог беспорядок. В ее лондонской квартире не было ни пылинки, хотя, возможно, оттого, что она там хозяйка. А Фартингз принадлежал Чарльзу.

– Знаешь, Найэл, – сказала Селия, – по-моему, Чарльз недолюбливает тебя именно потому, что тебе недостает уважения к традициям.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – сказал Найэл. – Я с огромным уважением отношусь к традициям.

– Да, – сказала Селия, – но к другим. Когда ты говоришь о традициях, то думаешь о том, как королева Елизавета, сидя на коне, произносит речь в Гринвиче, а потом размышляет, не послать ли за Эссексом или кем-то еще, кто был дорог ее сердцу в то время. Когда о традициях говорит Чарльз, он имеет в виду современный мир. Гражданственность, исполнение долга, борьбу добра со злом, то, на чем стоит наша страна.

– Как скучно, – сказал Найэл.

– Вот-вот, – сказала Селия. – Такое отношение и вызывает у Чарльза нескрываемое отвращение. Неудивительно, что он называет тебя паразитом.

– Но вовсе не поэтому, – возразила Мария, встав и посмотревшись в зеркало над камином. – Причина подобного отношения носит сугубо личный характер. Это глубоко затаившаяся зависть. Я всегда знала о ней, но делала вид, что не замечаю. Раз уж сегодня мы так разоткровенничались, признаем и это.

– Что признаем? – спросил Найэл.

– То, что Чарльз всегда ревновал к тебе, – сказала Мария.

Наступило долгое молчание. Прежде ни у одного из нас не хватало решимости высказать это вслух; во всяком случае, столь многословно.

– Не надо играть в правдивость, я терпеть этого не могу, – поспешно сказала Селия.

Мария всегда была так сдержанна. Если ее прорвало, всякое может случиться. Но дело сделано. Однако стоило ей об этом подумать, как она тут же задала себе вопрос: а что она имеет в виду? Какое дело и почему сделано? Все слишком запутано. Теперь можно всего ожидать.

– Когда это началось? – спросил Найэл.

– Что началось?

– Ревность.

Из-за канделябра на камине Мария достала губную помаду и стала красить губы.

– Ах, не знаю, – сказала она. – Думаю, очень давно. Возможно, когда я вернулась на сцену после рождения Кэролайн. Чарльз отнес мое возвращение на твой счет. Он считал, что ты имеешь на меня влияние.

– На тебя никто никогда не имел влияния, – сказал Найэл. – И я менее всех.

– Знаю, но он этого не понял.

– Он хоть раз что-нибудь сказал? – спросила Селия.

– Нет, просто я почувствовала. Между нами возникла странная напряженность.

– Но ему следовало знать, что это случится, – возразила Селия. – Я имею в виду твое желание выступать на сцене. Не мог же он надеяться, что ты поселишься в деревне, как обыкновенная женщина.

– Думаю, что надеялся, – сказала Мария. – По-моему, он с самого начала неправильно понял мой характер. Я уже говорила вам, что виной тому мое исполнение роли Мэри Роз. Мэри Роз – деревенская девушка. Постоянно прячется среди яблонь, а потом исчезает на острове. Она была призраком, и Чарльз полюбил призрак.

– А кого полюбила ты? – спросил Найэл.

– Раз я была Мэри Роз, то я полюбила Саймона, – ответила Мария. – Чарльз был воплощением всего того, что я видела в Саймоне. Спокойный, надежный, преданный. К тому же в то время рядом со мной никого не было. И все эти цветы…

– Чарльз не единственный, кто посылал тебе цветы, – сказала Селия. – Ты их от многих получала. Один богатый американец каждую неделю посылал тебе орхидеи. Как его звали?

– Хайрэм как-то-там-еще, – сказала Мария. – Однажды он нанял самолет, чтобы свозить меня в Ле-Туке. Меня стошнило прямо на его пиджак. Он очень мило к этому отнесся.

– Выходные прошли успешно? – спросил Найэл.

– Нет. Меня все время не оставляли мысли о пиджаке. Так трудно вычистить. А когда в воскресенье ночью мы летели обратно, пиджака с ним не было.

– Наверное, он подарил его официанту, – сказал Найэл. – Или лакею. Скорее всего лакею. Тот мог без лишних слов сбыть его с рук.

– Да, – сказала Селия, – и, будучи лакеем, наверняка знал, как его вычистить. Но как бы то ни было, два дня, проведенные с Хайрэмом в Ле-Туке, еще не объясняют, почему Мария вышла за Чарльза. Цветы и надежность тоже не причина. Ни при чем здесь и Саймон с Мэри Роз. Все это Мария могла иметь и не выходя замуж. Наверное, в Чарльзе было нечто такое, что побудило ее на два года бросить театр и уехать в деревню.

– Не раздражай девушку, – сказал Найэл. – Нам прекрасно известно, почему она это сделала. Не понимаю, отчего она так скрытничает.

Мария положила пудреницу в вазу, где она лежала с прошлого воскресенья.

– Я не скрытничаю, – возразила она. – И если ты имеешь в виду, что я еще до свадьбы забеременела Кэролайн, то это неправда. Чарльз слишком достойный человек, чтобы позволить себе нечто подобное. Кэролайн родилась день в день через девять месяцев после свадьбы. Просто я была одной из светских невест. Замужество казалось мне таким романтичным. Словно с тебя снимают покрывало.