Богатая жизнь - [76]

Это заявление изумило папу.

— Что-что? Вы сказали «запоет»? Этот Авраам Линкольн еще и поет?

— Да, — сказал доктор Хантер. — Он исполнит несколько старинных песен. Вместе с Мэри. С Мэри Линкольн.

— Мэри Тодд Линкольн тоже поет? — спросил папа. Вид у него был испуганный.

— Да, да. Они споют дуэтом, — подтвердил доктор Хантер. — У них замечательные голоса.

— Да, замечательные, — согласился доктор Филд. — Вы получите незабываемые впечатления. Эти песни имеют определенную историческую ценность, не говоря уж о развлекательной стороне дела. Вы же знаете, что музыка в этой войне сыграла определенную роль.

— Да, знаю. Но, по-моему, нет свидетельств того, что сам Линкольн пел. Особенно перед сражениями, — мягко возразил папа.

С минуту доктор Филд и доктор Хантер молчали. Я чувствовал запах горящей трубки доктора Хантера и смотрел, как из самой ее середины поднималась тоненькая струйка дыма. Пахла она не так резко, как трубка Мориса.

— Что же, мы всегда можем отменить его выступление, — наконец сказал доктор Филд, — если вы против.

— Нет, пожалуйста, не меняйте ничего из-за меня. Все это просто сильно удивило меня, — сказал папа, надевая очки и принимаясь за изучение карты.

Позднее, когда мы поднимались на лифте к себе в номер, он выглядел обеспокоенным. Было ясно, что ему совсем не понравилось, как прошла встреча. В течение всего обсуждения он только и делал, что прочищал горло и бормотал что-то о «несовпадениях», но когда доктор Филд и доктор Хантер приставали к нему, он лишь качал головой. Когда встреча подходила к концу, он еще раз попытался отказаться от роли Стоунволла Джексона, но оба доктора надавили на него, и он уступил.

— Меня беспокоит, что завтрашнее сражение может оказаться для тебя, Тедди, совсем не таким полезным с образовательной точки зрения, как я рассчитывал. В нем, по-видимому, будет доминировать театральный элемент, о котором я не подумал.

— Ты хочешь быть Стоунволлом Джексоном? — спросил я. Мне стоило огромного труда представить, как папа ведет солдат в бой.

— Ну, если откровенно, у меня есть некоторые сомнения, — сказал он, идя со мной по широкому коридору к нашему номеру. — Мне это не совсем по душе. Но, к счастью, от меня особенно ничего не требуется. По сути, я буду только стоять и махать саблей.

— А ты убьешь кого-нибудь этой саблей?

— Нет, нет, нет. Я не собираюсь никого, хм, убивать. — Он вздохнул. — И ты, конечно, тоже. Ни ты, ни Томми не будете участвовать в этой битве. Вы будете стоять где-нибудь в стороне.

— Я знаю. — Доктор Филд уже обсудил это с папой и согласился, что мы с Томми будем в форме и даже, может быть, будем держать флаг конфедератов, до начала сражения. Потом какой-нибудь раб проводит нас с поля боя, и мы будем наблюдать за происходящим, сидя в тележке для гольфа, завтракая холодной пастой и салатом из лосося.

— Морису это, наверное, не понравится, как ты думаешь? — спросил я.

— Что? — спросил папа, роясь в кармане в поисках ключа от номера.

— То, что мы будем сражаться на стороне конфедератов. Они же были за рабство, так ведь? У них были рабы.

Папа перестал искать ключ. Мой вопрос удивил его.

— Да, об этом я не подумал. С твоей стороны, Тедди, это очень… тонкое наблюдение. Эта мысль даже не пришла мне в голову. Конечно же, мне совсем не хочется обижать мистера Джексона. — Он застыл, уставившись в пол и обдумывая что-то. Потом он глубоко вздохнул и вновь принялся шарить в кармане. — Ладно, завтра я спрошу его об этом. Надеюсь, он поймет, что мы просто разыгрываем это событие и ни в коем случае не прославляем дело конфедератов. Ну ладно, входи, — сказал он, открывая дверь.

На следующее утро, пока папа прочищал горло в ванной комнате, позвонил Авраам Линкольн.

— Можно мне профессора Папаса?

— Нет, он сейчас в ванной комнате.

— Я вас очень прошу, передайте ему мое сообщение. Авраам Линкольн будет вам очень благодарен. Скажите ему, что все члены Общества еще раз хотят поблагодарить его за щедрость, благодаря которой сегодняшнее сражение состоится. — Мне показалось, что на фоне его голоса были слышны голоса доктора Филда и доктора Хантера. Потом Авраам Линкольн продолжил: — Президент благодарит его и выражает одобрение тому, как он исполняет свой долг перед страной.

— Передам.

Я смотрел, как Томми пытается натянуть форменные брюки. Он так и спал в своем сером кепи и куртке от формы, и теперь они были измяты. Я форму тоже надел, все в ней мне ужасно нравилось, все, вплоть до черной полоски, бежавшей по штанине вниз, как маленькая черная молния. Значительную часть утра я провел, любуясь на себя в зеркале.

— Можно задать вам вопрос? — спросил Авраам Линкольн.

— Задавайте, — согласился я.

— Есть ли какая-то песня, которая нравится вашему папе? Какая-то конкретная песня? Мне хотелось бы сделать ему сюрприз. Она совсем не обязательно должна быть связана с войной.

Я стал раздумывать о том, какую бы песню мог спеть папе Авраам Линкольн, но в голову ничего не приходило.

— Может быть, какая-нибудь виртуозная ария?

Я не совсем понимал, что такое виртуозная ария.

— Нет, по-моему, виртуозные арии ему не нравятся, — все же сказал я.