АЛЕКС МЕРФИ
«Очень красивое лицо» — это была моя первая мысль. — Таких лиц в природе не бывает. Только иногда, на киноэкране…
Она глядела внимательно и спокойно, чуть улыбаясь. «Раз улыбается, значит, всё хорошо»… — я попытался сесть, но не смог. Всё тело было чем-то опутано.
— Лежите. Как вы себя чувствуете?
— Не знаю. Что это такое? — я задергался.
Она опустила руки мне на плечи:
— Это теплосберегающая плёнка. Потерпите.
И тут я вспомнил.
— Воронцов! Где Илюха?
Вот этот серебристый, как фольга, толстый кокон, от которого вверх уходят трубки капельниц — это он? Не обращая на женщину внимания, я извивался, как гусеница, пытаясь выпростать руки. Меня придавили к скамье.
— Лежите! С ним всё в порядке.
— Тогда почему трубки?
— Холодовой шок. Но сейчас уже всё хорошо. — у нее еле заметно дрожал голос. — Пришлось реанимировать, а теперь — капельница. Восстанавливающий коктейль.
«Коктейль» говорят только военные…
— Кто вы? Куда мы едем? Это скорая? — я оглядел железные, крашеные зеленой краской стенки кузова. Не скорая…
— Вот, выпейте! Вам нужно пить горячее.
Она протянула пластиковую бутылку с носиком. Я оттолкнул её руку.
— Отвечайте на вопросы, черт вас побери!
— Тише, Алекс. Только «не щелкайте», очень вас прошу.
Я онемел. Лежал, хлопал глазами и гадал, кто же она такая. Наконец смог выдавить сквозь пересохшее горло:
— Откуда вы знаете?
— Это не важно. Пожалуйста, выпейте… — она сделала глоток. — Вот, видите? Это не опасно… — и настойчиво придвинула носик к моим губам.
Я отхлебнул. Чай. С малиной, кажется. От кокона Воронцова раздался задушенный хрип, она сразу пересела к нему. Проверила трубку капельницы и заботливо склонилась к нему. Лицо у нее в этот момент было, как у Мадонны.
— Ты что здесь делаешь? — это Илюха. Я видел кончик его носа, торчащий из одеяла. — Где Лёшка?
— Здесь я. Встать не могу, замотали всего…
Машину подбрасывало на ухабах, мотор то и дело взревывал. В кузове, кроме нас троих, никого не было.
— Лиля… Объяснись, будь добра! — значит, Воронцов её знает. Уже легче.
— Всему свое время, дорогой. Потерпи. — «Дорогой»? Да что здесь происходит?
— Я всё-таки не ошибся… — Воронцов тоже попытался выпростаться, но не получилось.
— В чем? — она слегка приподняла темные, очень красивые брови. Про такие говорят «соболиные».
— Что это ты. Я тебя засек, довольно давно. С тех пор видел время от времени… На кого ты работаешь?
— Вот так сразу, с места в карьер, да? Ни «как дела» ни «я соскучился»…
— Па-апрашу без сантиментов, гражданка Гейгер! На кого вы работаете? — гаркнул Илюха.
— Ну, прямо Гестапо… — женщина всплеснула руками и отвернулась.
Воронцов ворочался и ворочался в своем блестящем одеяле, дергал ногами, извивался, пока наконец не смог сесть, прислонившись к вибрирующей стене фургона. На трубки капельниц он не обращал внимания. Я опомнился, и тоже стал извиваться.
— Я работаю на вас. Можешь мне не верить, но это так.
— Не верю.
— Стала бы я тебя вытаскивать…
— То есть, посмотрела бы, и пошла себе спокойненько?
— Воронцов, ты слишком неблагодарен для спасенного. В конце концов, я рисковала жизнью! Волновалась. Переживала за тебя, дурака… Вот, выпей горячего.
Он оттолкнул кружку и посмотрел на меня.
— Ты как?
— Нормально. Только не понимаю ничего.
— Да, та же фигня… Лиля! — он просительно заглянул ей в лицо. — Объясни хоть что-нибудь, иначе я за себя не ручаюсь.
— Только после того, как ты выпьешь чаю. Ну давай, за маму…
— Я тебе не ребенок!
— Ох, кто бы говорил… — она погладила его по небритой щеке, взъерошила волосы… Воронцов капризно мотнул головой. Но чай принял. Втягивая щеки, выпил, со шкворчаньем втянул последние капли.
— Довольна?
— Если бы. Ладно, ладно… Я за тобой следила. Как получила задание… То есть, с тех пор, как мы познакомились. Ну, не фыркай! Так бывает, ты же понимаешь. Нужно за кем-нибудь присмотреть, — вот как ты, за твоим Горем… — она кинула взгляд на меня. — И получается, что поручить это лучше всего красивой женщине. Она идет. Приказы ведь не обсуждают? Бросает всё: налаженную жизнь, ребенка… И выполняет работу. А еще так бывает, что к объекту опеки возникают нежные чувства. Она с ним гуляет, ест, спит, наконец…
Проходит время, и женщина понимает, что любит этого человека. Что это больше не работа — охранять его, оберегать. А просто жизнь. Каждая женщина защищает свое сокровище, свою любовь, понимаешь? Женщины — они такие. Если у них появляется любовь — не важно, к мужчине, к ребенку… Они готовы защищать их до последнего. Зубами глотки рвать…
— Это ты застрелила тех двоих. Когда я попал в аварию. И недавно еще…
Она наклонилась поцеловать его в висок. Он не отстранился.
— Да, я… А как же иначе?
— Почему не сказала?
— Ну что ты как маленький, в самом деле… Ты-то лучше других должен понимать, что такое приказ. И потом: ты же сбежал. Выбросил телефон — я всё видела, и ушел в подполье, как декабрист. Как я могла тебе рассказать? Заявиться со словами «Здравствуйте, я ваша тетя?»
— А сейчас? Что изменилось?
— Изменилось? — она пожала плечами. — Ну, во-первых, мне надоело наблюдать, как вы себя гробите. Нельзя же так, в конце концов… На танки, с шашкой наголо. Смешно, право слово. Я думала, ты утонул!
