Боевой режим - [12]

Комдив мне устроил такой «разбор полётов», что и вспоминать не хочется. Конечно, всё сгладило то обстоятельство, что поставленную задачу мы успели выполнить до того, как поломались, но на душе у меня все же было противно.

Это был мой крайний выход в горы. Правда, я ещё около месяца провёл в Афгане, но у меня уже были совсем другие заботы. Старый зам комдива по авиации улетел в Союз, а нового на следующий же день после его «влития в коллектив» уложили в госпиталь с желтухой, а через неделю стало известно, что у него еще и амёбная дизентерия, и малярия. Подлечили мужика, как смогли и отправили обратно на Родину. Видать на Ташкентской «пересылке» ничего за год с лишним не изменилось. Такая же «стерильная чистота» и идеальная кормёжка в платной столовой, как и раньше. Я то на пересылке всего ночь провёл, а неудавшийся заменщик подполковника Хашева около месяца дожидался там решения вопроса: лететь ему в Афган или нет.

Пришлось мне попыхтеть на ЦБУ дивизии и при подготовке к выводу, и на самом выводе наших частей из Рухи и Анавы, то есть нашей группировки в ущелье Панджшер.

Наконец-то, уже поздно ночью, когда после окончания этой операции я доложил на КП ВВС армии, что потерь среди авианаводчиков нет, и услышал самую радостную весть: в Кабуле меня ждал уже наполовину подписанный мой обходной лист и мой загранпаспорт с открытой въездной визой в Союз. Для меня война в Афганистане закончилась.

— Да, досталось тебе…. - задумчиво добавил Валерий Васильевич, глубоко затянувшись очередной сигаретой.

— Вот и не верь в приметы! — Добавил Алексей.

В каюте было накурено так, что, как говорится: «Хоть топор вешай». Я увлёкся рассказом и не замечал этого, впрочем, и как все остальные.

Мы ещё поговорили о чём-то незначительном некоторое время, но больше разговор не клеился. Чувствовалось, что мои товарищи переваривают услышанное. Стали расходиться.

Валерий Васильевич, прощаясь со мной в коридоре, пожал мне руку и долго не выпускал её из своей ладони. Он явно хотел ещё что-то спросить или сказать.

— Юра, ты интересно рассказываешь. Я тебя уже больше десяти лет знаю, и каждый раз при подобной встрече узнаю от тебя что-то новое, причем такое, что забудется нескоро. Ты не пробовал писать?

— Нет, Васильевич, не пробовал. Может быть, когда-нибудь и созрею для этого…. Пока я подобные вещи рассказываю только близким мне людям, но, сам понимаешь, есть в жизни моменты, которые и вспоминать не хочется, не то, что кому-либо рассказывать.

— Потрепала тебя жизнь изрядно….

— Валерий Васильевич, у тебя ведь служба тоже не в Арбатском военном округе прошла. Спасателем летать на севере тоже не сахар.

— Это другое, а у тебя война за плечами! Слушаю тебя и примеряю к себе: что бы я сделал в той или иной ситуации…. Ну, ладно. Ещё раз спасибо. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи! — Мы ещё раз пожали друг другу руки, и пошли каждый в свою каюту.

Я неспеша брёл по бесконечным Кузнецовским коридорам. Тяжелая дверь в носовое швартовое устройство была открыта. Несмотря на ещё не ночное время, кроме вахты там никого больше не было. Наверное, умаялся за день корабельный люд. Постоял, подышал свежим воздухом. Зябко! Нужно идти, укладываться «на боковую».

Слава ещё не спал. В каюте из всего освещения горели только лампа над умывальником и прикроватный светильник у нижней койки. Мой сосед любил почитать перед сном книгу.

— Что-то вы рано сегодня разошлись.

— Слава, так болтать ведь можно и до утра, но ведь завтра опять полёты. Нужно выспаться, — ответил я.

Быстренько почистив зубы и умывшись, я подошел к иллюминатору, взглянуть за борт. Красота! Не удержавшись, я высунулся почти по пояс.

Лунная дорожка пролегла от «Кузнецова» до самого горизонта. Море было таким гладким и спокойным, что казалось, что мы идем не по морю, а плывём по сонному ночному озеру. Водная гладь, рассечённая носом корабля, искрилась зелёными вспышками потревоженного планктона, и поднятая авианосцем волна заставляла колыхаться лунную дорожку. Звёзды от яркого света луны казались далёкими — далёкими и манили к себе разноцветными переливами.

Любоваться такой красотой можно бесконечно. Прикрыв иллюминатор, я забрался на свою койку. Рука сама потянулась к Православному Молитвослову.

«Боже вечный и Царю всякаго создания, сподобивай мя даже в час сей доспети, прости ми грехи, яже сотворих в сей день делом, словом и помышлением, и очисти, Господи, смиренную мою душу от всякия скверны плоти и духа. И даждь ми, Господи, в нощи сей сон прейти в мире, да востав от смиренного ми ложа, благоугожду пресвятому имени Твоему, во вся дни живота моего, и поперу борющия мя враги плотския и бесплотныя. И избави мя, Господи, от помышлений суетных, оскверняющих мя, и похотей лукавых. Яко Твое есть царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

(Молитва на сон грядущий первая святого Макария Великого к Богу Отцу).

Прочитал я молитву, перекрестился и уснул. Завтра будет новый день. Что он нам принесёт?

День третий.

Выглянув в иллюминатор, в ожидании увидеть рождение нового дня — самое прекрасное, из того, что я когда-либо видел за годы, проведённые на службе на флоте, немного огорчился. За бортом плотной белой стеной стоял туман. Даже волны еле видны с двенадцатиметровой высоты моей каюты.