Бодлер - [16]

Благодаря книжке «Салон 1845 года» Бодлер завел дружбу еще с одним Шарлем. Ибо после Шарля Барбара появился Шарль Асселино. Они сразу же почувствовали симпатию друг к другу и обнаружили общие вкусы, в частности любовь к старинным книгам, к редким или непризнанным текстам, изысканным переплетам и даже пристрастие к некоторой вычурности и архаизму.

Парижанин по рождению и товарищ Надара по коллежу Бурбон, Асселино был на год старше Бодлера. Как и Бодлер, он высоко ценил творчество Теофиля Готье, но Готье автора «Гротесков» и Готье «фантазера», такое определение тот как раз и употребил в очерке, посвященном Гофману, Готье «Влюбленной смерти», этой великолепной новеллы, которую сначала он опубликовал в «Кроник де Пари» в 1836 году и которая потом вошла в сборник.

В «Журналь де Театр» Асселино доброжелательно отозвался о брошюре «Салон 1845 года», но не более того. Впрочем, ни в газетах, ни в журналах никто не спешил говорить о первой книге Бодлера, и это его сильно огорчало.

Еще более усугубляло его досаду и ощущение неудачи то обстоятельство, что у него возобновились сильные головные боли и колики в желудке. К тому же он непрестанно страдал из-за назначенного ему опекунского совета.

И вот однажды вечером в кабаре на улице Ришелье, куда Бодлер привел Жанну, он нанес себе удар ножом в грудь. Не преминув предварительно отправить письмо Анселю, в котором перечислял причины, заставившие его посягнуть на свою жизнь. «Я убиваю себя, не испытывая сожаления», — писал он ему.

Бодлер говорил, что долги, которые он наделал, никогда не причиняли ему горя и что он убивает себя, потому что жизнь стала ему в тягость. Потому что он не сможет больше жить. Потому что он считает себя «бессмертным». И добавлял, что завещает Жанне Дюваль все, что имеет, ибо она была единственным человеком, подле которого он находил «определенный покой». Ибо, продолжал Бодлер, брат никогда не жил во мне и вместе со мной. И мать тоже не нуждается в его деньгах, так как у нее есть муж, она владеет человеческим существом, любовью, дружбой — все эти слова он подчеркивает. И в заключение пишет:

«Теперь Вы видите, что это завещание — не фанфаронство и не выпад против общественных идей и семьи, а просто выражение всего, что сохранилось во мне человечного — любви и искреннего желания принести пользу той, кто была иногда моей радостью и моим отдохновением».

А что касается рукописей, то он оставлял их Банвилю.

Однако это была всего лишь мизансцена, комедия самоубийства, и рана его оказалась совсем несерьезной.

На помощь Бодлеру пришли близкие. В конце сентября 1845 года он покидает гостиницу «Пимодан» и решает пожить несколько недель у своей матери и генерала Опика, обустроившихся в апартаментах на Вандомской площади с тех пор, как в ноябре 1842 года генерал был назначен комендантом департамента Сены и Парижа.

И опять, в который уже раз, Бодлер понимает, что между их и его существованием определенно нет ничего общего.

Тому, кто его спрашивал, почему он снова ушел из семьи, Бодлер отвечал, что в доме его матери пьют только бордо, а он не может обойтись без бургундского…

ЛЮБОВЬ ВСЕГДА

После поспешного бегства с Вандомской площади Бодлер переезжает с места на место, из одной гостиницы в другую. Улица Корнель, улица Лаффит, улица Прованс, улица Кокенар, улица Турнон, неподалеку от сената и, значит, в старом квартале его детства…

Это были трудные месяцы, месяцы сомнения и нерешительности.

Правильно ли он поступил, решив стать автором? — спрашивает себя Бодлер. И, как бы испытывая потребность бросить вызов самому себе, он записывается в Национальную школу хартий на библиотечное отделение. В этом его горячо поддерживает Асселино, которого такого рода учеба весьма интересует, но в самый последний момент Бодлер не является на экзамен учеников первого года обучения.

Тотчас вернувшись к своим «авторским работам», он начинает разбирать многочисленные стихи, которые написал после возвращения из своего африканского плавания, располагая их в строжайшем порядке ввиду намерения собрать их в один том, который собирается назвать «Лесбиянки».

Он говорит об этом Жюлю Лабитту, опубликовавшему «Салон 1845 года» и соглашавшемуся еще раз издать Бодлера. Однако Бодлера одолевают сомнения. Он предпочитает доверить некоторые из своих стихов, сонеты, Прива д'Англемону и разрешает ему подписать их своим красивым именем. И Прива д'Англемон спешит передать Арсену Уссе и в редакцию «Артиста» четыре из них, словно речь идет о его собственных стихах: «Госпоже дю Барри», «Ивонне Пен-Мур», «Апрель» и «Прекрасной богомолке».

Часто меняя место жительства, Бодлер тем не менее не раз вновь появляется в гостинице «Пимодан». Прежде всего потому, что его мебель, картины и книги в прекрасных переплетах находились пока еще там и потому, что он не порвал окончательно отношений с Буассаром и Клубом любителей гашиша.

Заехав однажды, чтобы взять какую-то книгу, Бодлер был очень удивлен, увидев, что его апартаменты заняла некая молодая женщина.

Она была ему знакома. Он видел ее в 1844 году в зале танцевальной труппы «Мабиль», куда пришел вместе с Надаром, Прива д'Англемоном и Шанфлёри. Звали ее Элиза Сержан, а прозвище у нее было «королева Помарэ», намек на таитянку, известную своим легким поведением, которая чуть не вызвала конфликт между Францией и Англией. Она была довольно красивой, стройной, без худобы, «с плоской, — по словам де Банвиля, — как у мужчины, грудью». Хорошо танцевала, была кокетлива и в какой-то мере образованна.