…Но вот летит под облаками
Далёкий, еле различимый птичий клин.
Какая страсть, какие силы их толкали
В неведомую даль от их родных долин?
...
Смотрите, как летят над лесом, над горами!
Летят куда хотят, по зову их души
Над волнами морей, над птичьими дворами,
И ветер пьют такой, что вас бы задушил…
Жан Ришпен. Перелётные птицы[1]
«Бывают странные сближенья», — заметил однажды Александр Сергеевич Пушкин. То, что он имел в виду, сейчас называют совпадениями. Одно из таких сближений отметило и его судьбу.
За три с лишним столетия до гибели нашего поэта, в 1520 году, в Риме от сердечного приступа скончался в возрасте тридцати семи лет живописец и архитектор Рафаэль да Урбино. Сорок лет спустя в Париже умер французский поэт Жоаким Дю Белле. Ему было тридцать семь лет. Через полвека после него, в 1610 году, в итальянском городке Порто-Эрколе предположительно из-за приступа малярии на тридцать седьмом году ушёл из жизни живописец Микеланджело Меризи да Караваджо. За 13 лет до роковой дуэли тридцатисемилетнего первого поэта России в Греции на тридцать седьмом году жизни умер первый поэт Британии Джордж Гордон Байрон. Через пятнадцать лет после гибели Пушкина в петербургской больнице Всех Скорбящих на тридцать седьмом году жизни скончался живописец Павел Федотов. В 1890 году во Франции свёл счёты с жизнью голландский художник Винсент Ван Гог — ему было тридцать семь лет. Год спустя в марсельской больнице Непорочного Зачатия в страшных мучениях испустил дух почти ровесник Ван Гога французский коммерсант и исследователь Эфиопии, в ранней юности считавший себя поэтом, Артюр Рембо — ему суждено было прожить тридцать семь лет. В 1920 году Париже на тридцать седьмом году жизни умер итальянский художник Амедео Модильяни. Через два года в Новгородской губернии на тридцать седьмом году жизни скончался поэт Велимир Хлебников. А через восемь лет после него в Москве погиб, не дожив трёх месяцев до тридцатисемилетия, первый поэт советской России Владимир Маяковский. Мистическое присутствие числа 37 в биографиях поэтов стало сюжетом песни Владимира Высоцкого «О фатальных датах и цифрах».
Ну и что из того? — может сказать по этому поводу читатель. — Миллионы людей в разные времена в разных местах Земли и по разным причинам умирали именно в таком возрасте!
Мистика здесь в том, что названных исторических персонажей объединяет не только срок отмеренной им жизни, но и место, которое они занимают в нашей памяти и мировой культуре: все они были гениями.
Впрочем, Артюр Рембо стоит особняком в этом ряду тридцатисемилетних. Роковое число относится только к продолжительности его земного странствия. Поэт же, известный под этим именем, закончил свой творческий путь гораздо раньше, в том возрасте, когда большинство его собратьев на него только вступают, — к двадцати годам. Не появись в Париже за три дня до кончины Рембо книга его юношеских стихов, опубликованная без ведома автора, мало кто за пределами его родного города Шарлевиля в Арденнах и помимо знатоков артистической богемы Парижа начала семидесятых годов XIX века знал бы о существовании этого француза, про которого к нашему времени написано множество книг, научных трудов, чьи стихи переводятся на все европейские и многие другие языки. Не угасающий уже более столетия интерес к нему порождён не только тем, что он по праву признан одним из самых ярких предтеч современной европейской поэзии, но и удивительной судьбой этого человека.
* * *
Биография Артюра Рембо, написанная бельгийским писателем Жаном Батистом Бароняном[2], привлекает прежде всего тем, что автор использовал столь многообещающий сюжет не как удачный повод для литературного самовыражения, а сосредоточил своё внимание на предельно достоверном описании всех подтверждённых более или менее надёжными свидетельствами событий жизни этого одинокого скитальца основных перипетий его долгого странствия.
В сущности, таким странствием была вся жизнь Рембо. Поначалу, в школьные годы, оно было воображаемым, навеянным сюжетами приключенческих книг, которыми увлекаются едва ли не все подростки. Но если у большинства из них этим да освоением малой родины и её окрестностей дело ограничивается, а более дальние поездки совершаются позднее по семейным, деловым обстоятельствам или ради отдыха, то у Рембо «охота к перемене мест», как у истинного первопроходца, всегда была основным мотивом всех его поступков и не давала ему покоя до самого смертного часа. То была всепоглощающая страсть, в известном смысле действительно «весьма мучительное свойство», которое обычно приносило ему не столько ощущение полноты бытия, сколько бесконечные разочарования. Но здесь вероятна и обратная причинно-следственная связь: доходившее иногда до отчаяния разочарование во всём, что он видел вокруг себя, толкало его на поиски чего-то иного, и круг этих поисков неуклонно расширялся, притом что центр его был всегда один — родительский дом в Арденнах.
По-видимому, первым его разочарованием стало обидное несоответствие однообразного и тусклого существования в провинциальном Шарлевиле, по его выражению, «самом идиотском из всех небольших провинциальных городов», да ещё под гнётом материнской тирании, — кипению жизни в больших городах, особенно в Париже. Но не одно это влекло его в столицу. Только там он мог в полной мере раскрыть свой дар поэта, который почувствовал и осознал в себе очень рано.
