Блошка банюшку топила, вошка парилася - [12]

Клиент, прокричав что-то вслед, хлопнул дверью бани. Через некоторое время там погас свет.

«Спать лег, сердешный», — сообразил Степа.

За баню было заплачено до утра.

Степа включил кофеварку и снова сел за дневник.

«Михалычу вчера выбили зуб. Наехал, старый дурень, на клиента. Чтобы тот заплатил за лишние полчаса. Клиент выволок Михалыча на улицу и попинал слегонца. Гунда дал Михалычу 100 баксов на починку зубов и, как сказал, „за нанесенный моральный вред“.

Получил дедка по репке за бабки.

А вот наш Кондрат, сиди дома не гуляй — поумней, никогда не связывается с пьяными. Если не заплатили или обошли чем-то, Кондрат звонит в ментуру. „Примите сообщение: к городу со стороны поселка идет машина с таким-то номером. За рулем пьяный водитель“. И доволен. „Бог — не Тимошка — всё видит в окошко“ — говорит. Восстанавливает, по его словам, справедливость.

Сегодня написал новый стих.

Не каждый выдержит здоровый,

Что выдюжит одни дебил.

И вот лежит в реке автобус —

Доехать не хватило сил.

Дебилы, в кучу собираясь,

Псалмы унылые поют,

А как поймают где автобус

Все стекла в окнах перебьют.

Автобусы, про это зная,

Окольный выбирают путь,

Но там дебилы побывали,

Канав глубоких накопали.

На, а подловят — жди беды.

Не унесешь ни „бы“ ни „мы“.

Не токмо, батюшко, колес —

Бибикалку не унесешь.»

* * *

Трофимыч широкой лопатой разгребал от снега дорожку к бане. Заметив сменщика, он воткнул лопату в сугроб и снял рукавицы.

— Заяц пролетел. Толстожопый. Во, — Тимофеич развел по-рыбацки руки в стороны.

— Это уже подсвинок, — сказал Кондрат. — Разбалывались, едрена. Петли надо ставить. Ко мне ночью косуля выходила. Во-он сюда. К сосенке. Эх, пожалел, ружьишко бы. Жаркое под носом скочет. Кто у нас сегодня?

— Триумвират.

— Ой, спокой дорогой. Я и забыл, что среда, — обрадовался Кондрат. — Хоть спать заваливайся.

По средам баню снимали директора. Втроем.

Неспешно, размеренно парились до полуночи и разъезжались по домам. На столе оставалась пустая бутылка дорогого коньяка, тарелка с недоеденным лимоном и разломанный шоколад.

Бизнесмены не заказывали проституток, не привозили друзей и родственников, не орали песни и не бегали нагишом вокруг бани с индейским кличем. Это были руководители крупных предприятий и фирм. Один из них, в прошлом году, выставил свою кандидатуру на пост мэра. Но из столицы примчался в собственном вагоне лидер известной партии, два часа криком кричал на местном стадионе, клеймил, призывал, обличал, обещал, угрожал и, по этому ли, по другому ли, но мэром города стал владелец ресторана Кушниренко, по прозвищу Плюшкин. Кстати, член той же крикливой партии.

Клиенты были спокойные, вежливые, солидные. Платили за месяц вперед, бронировали один и тот же день и то же время. Было так, что и не приезжали, но баня стояла «готовая» и время не продавали, даже если были заказы.

— Интересно бы послушать, о чем они там базарят, — сказал Кондрат.

— О деньгах. О чем же еще?

— Не скажи. На работе о деньгах, тут… Надоест.

— Это нам надоест. А у кого мошна туга, о ней и интерес.

— В рифму. Ты смотри, Александр Трофимович, доходы мы даем ого-го, а зарплатку нам — шиш! Надо бы вопросец поднять. Заострить. На собрании.

— Так и подними, Петрович. Заостри.

— Да что я, лапоть серый. Двух слов толком не свяжу.

— А кто свяжет? Михалыч?

— Не. Славку склонять будут. Он же накосячил. Ты давай. Обоснованно, представительно. А мы поддержим, словцо вставим. Можно сказать, зубы здесь кладем за гнутые копейки.

— Ты не застал, здесь этот работал… Татарин. Как его… Ренат, Равиль? Память, уже... Нет? Тоже было заикнулся. Наиль ему и слова не дал сказать: «Не устраивает — до свидания». Показал на дверь.

— Мы же все вместе… Летчики, знаешь что удумали, — переменил Кондрат тему. — Со второго этажа, с балкона в сугроб прыгали. И яйца не боятся отморозить, парашютисты. Сук заказали, аж по двое на брата. Так потом голые блядей на себе вприпрыжку возили, вокруг бани.

— Летчик высоко летает, много денег получает.

— Гондонов Шурка вымела кучу. Под подушку наблевали.

— Да уж, молодежь, не задушишь, не убьешь. Я с тобою, Кондрат, вот как раз о косяках и поговорить хотел, — неожиданно серьезно сказал Трофимыч. — Накосячил, говоришь, Славка. А с чего он накосячил? Скажи-ка дядя?

— Я знаю чего он накосячил? Винище жрать надо меньше! Ты его не знаешь, да? Мимо рюмки не пройдет. Рожа, как фонарь на переезде.

— Петрович, — примирительно сказал Трофимыч, — нас здесь — хер да маленько. Считай, все свои. Ну не оставляй ты ему. Ну, бухает. Ну, такой он. Что делать? Выгонят же. А кто придет? Будет тело непотребное, стукачок.

— Мне не надо — я не пьющий, — сказал Кондрат. — Если осталось от клиентов…

— Не оставляй, — перебил Трофимыч, — спрячь. Он же не останавливается, если есть. Ну, выпьет немного, это не страшно. Но не пузырь же в одну харю.

— Горбатого, — махнул рукой Кондрат, — сам знаешь. Слушай, Трофимыч. Вот если Гунде предложить здесь бильярд поставить. Но за отдельные деньги. И чтобы нам процент шел. Мы же предлагаем. Это же справедливо, как ты думаешь?

— Дарю идею, — сказал Трофимыч. — Подари идею.

Вскоре, после ухода Трофимыча, приехал Наиль, снял кассу, посетовал на плохие дороги. Кондрат в который раз осторожно высказал, что, дескать, не царское это дело директору заниматься снабжением, мол, и других забот предостаточно. И тут же, как бы между прочим, предложил машину березовых дров, сославшись на знакомых, что работают на нижнем складе и могут привезти без всяких формальностей хоть завтра.