Близость - [87]

– Вы так полагаете? – спросила она, а потом потупилась и сказала: – Я действительно иногда чувствую в себе что-то необычное…

Я увидела глаза Рут, обращенные на нее, и в голове моей вдруг возник голос Питера Квика, прошептавший слова, которые я повторила:

– Рут права. Безусловно, Питер выбрал вас не случайно. Думаю, вам следует увидеться с ним еще раз, без посторонних. Вы хотели бы? Придете опять? Чтобы я попробовала вызвать Питера только для нас двоих?

Мисс д’Эстер не ответила – просто сидела и смотрела на баночку с мазью.

Рут немного подождала, а потом сказала:

– Вы подумайте о нем сегодня вечером, когда останетесь одна в своей комнате. Вы Питеру определенно понравились. Знаете, он ведь может попытаться прийти к вам и без помощи медиума. Но мне кажется, вам лучше встретиться с ним здесь, в присутствии мисс Доус, чем одной в темной спальне.

– Сегодня я лягу с сестрой, – быстро сказала мисс д’Эстер.

– Так он вас и там найдет. – Рут забрала у нее баночку, закрыла крышкой и взглянула на меня. – Ну вот, мисс, теперь вы в порядке.

Мисс д’Эстер удалилась, не промолвив больше ни слова.

Я думала о ней, когда пошла к миссис Бринк.

28 ноября 1874 г.

Ездила в Миллбанк… это какой-то ужас, даже писать стыдно.

На входе в женский корпус меня встретила груболицая мисс Крейвен: ее прислали в качестве моей дуэньи вместо мисс Ридли, которая была занята. Вот и хорошо, обрадовалась я при виде ее; велю сейчас же отвести меня к Селине, а мисс Ридли и мисс Хэксби знать об этом совсем не обязательно…

Однако в жилом блоке мы оказались не сразу, ибо по пути мисс Крейвен осведомилась, не угодно ли мне сначала осмотреть какую-нибудь другую часть тюрьмы.

– Или вам интересно только по камерам ходить? – с сомнением спросила она.

Возможно, ей было в новинку сопровождать посетительницу и она просто хотела в полной мере насладиться непривычной ролью. Но в последнем вопросе мне почудился какой-то подвох, и тогда я подумала, что матроне ведь могли поручить следить за мной, а потому мне следует быть осторожной. Я сказала, чтобы она отвела меня, куда считает нужным: заключенные могут и подождать немного, ничего с ними не сделается.

– Вот именно, мисс, ничего не сделается, – подтвердила матрона.

Она отвела меня в помывочную и на склад тюремной одежды.

Сказать про них особо нечего. В помывочной комнате стоит одна громадная лохань, где вновь прибывшие женщины моются с мылом, не поочередно, а все вместе; поскольку сегодня новых арестанток не поступило, лохань пустовала, если не считать полудюжины черных тараканов, исследовавших грязные потеки. В складском помещении на полках лежат бурые тюремные платья всех размеров, белые чепцы и коробки с башмаками, попарно связанными шнурками.

Мисс Крейвен достала пару башмаков, которые сочла подходящими мне по размеру (на самом деле они были чудовищно огромные), и на лице у нее появилось слабое подобие улыбки. Тюремные башмаки самые грубые, сказала мисс Крейвен, грубее даже солдатских. Она как-то слыхала про одну миллбанкскую арестантку, которая до полусмерти избила надзирательницу, забрала у нее плащ и ключи, после чего беспрепятственно дошла до самых тюремных ворот – и сбежала бы, если бы привратник по обувке не опознал в ней заключенную. Разумеется, женщину схватили и надолго упекли в карцер.

Закончив рассказ, мисс Крейвен бросила башмаки обратно в коробку и рассмеялась. Потом она провела меня в другое складское помещение, так называемую комнату личных вещей. Прежде я как-то не задумывалась, что в тюрьме обязательно должно быть место, где хранятся платья, шляпки, туфли и разные мелкие предметы, которые забирают у женщин при поступлении сюда.

Эта комната со всем своим содержимым производит диковинное, жутковатое впечатление. В силу страсти Миллбанка к причудливой геометрии помещение имеет форму шестиугольника, и вдоль всех стен, от пола до потолка, тянутся ряды полок, тесно заставленных коробками. Коробки длинные и узкие, из плотного картона, с медными заклепками и медными уголками, и на каждой наклеена табличка с именем арестантки. Они похожи на маленькие гробики – и я невольно вздрогнула, войдя в комнату, ибо выглядела она как детский мавзолей или морг.

Мисс Крейвен, заметив мою оторопь, подбоченилась и огляделась:

– Странная комнатка, правда, мисс? Знаете, что я думаю всякий раз, как захожу сюда? Я думаю: ж-ж-ж… ж-ж-ж!.. Думаю: вот, значит, что чувствует пчела или оса, когда возвращается в свой улей.

Мы немного постояли, озирая полки.

Я спросила, неужели здесь коробки с вещами всех узниц, и мисс Крейвен кивнула:

– Всех до единой, и еще свободных полно.

Она подошла к полкам, вытащила первую попавшуюся коробку и поставила на стол. Когда она сняла крышку, в воздухе потянуло слабым серным запахом. Надзирательница пояснила, что всю поступающую на хранение одежду окуривают, чтобы истребить паразитов, «но, конечно, не все платья переносят это одинаково хорошо».

Она извлекла на свет божий тонкое ситцевое платье, которому дезинфекция определенно не пошла на пользу: воротник висел клочьями, на манжетах темнели подпалины. Под ним в коробке лежали пожелтелое нижнее белье, пара разбитых башмаков из красной кожи, шляпка с воткнутой в нее булавкой с облупленной фальшивой жемчужиной и почернелое обручальное кольцо. Я прочитала имя на табличке: «Мэри Брин». Эту арестантку я как-то раз навещала – она еще показывала следы собственных зубов на руке и жаловалась, мол, крысы покусали.