Блеск и гибель - [2]

Элиот присел сбоку, игнорируя происходящее. Он осторожно контролировал выражение своего лица, когда смотрел на дядю, а потом уставился на море враждебных лиц. Зрители хорошо знали, что не стоит показывать ему теплое отношение, так же, как и он знал, что им не стоит показывать слабость.

— Подойди сюда, племянник, — строго проговорил Просперо.

Элиот повиновался, но по его лицу пробежала вспышка осторожности. Он был выше того мальчика и практически сиял, стоя тут и возвышаясь над всеми. Независимо от того, что происходило в тронном зале, кровь в его волосах всегда отмывалась, и они мерцали, чистые и светлые, в смешанном свете факелов и газовых ламп, одобренных Просперо.

Дядя протянул молоток Элиоту. Элиот перебросил его из одной руки в другую, ожидая инструкций.

— Я хочу, чтобы ты его ударил, — сказал дядя медленно. — Найди место, удар в которое причинит ему максимальную боль, но не убьет.

Мальчик отпрянул, его огромные глаза увеличились еще больше. Элиот продолжал перебрасывать молоток. Мальчик закрыл глаза. Эйприл могла видеть, что он задержал дыхание. Также как и она.

Медленно, со странной элегантностью, Элиот поднял молоток и опустил его на ногу мальчика. Мальчик издал тихий звук. Мать тоже слегка пискнула. Значит, мама по-прежнему немного заботится об Элиоте. Эйприл посмотрела наверх на нее. Это лучше, чем смотреть на сцену и видеть неистовую ярость Просперо.

Эйприл не могла перестать восхищаться своим братом. Его лицо было безэмоционально, но в опускании молота был чистого рода вызов. Просперо хотел агонии, толпа этого ждала. И Элиот это проигнорировал, едва тронув мальчика. Никто не перечил Просперо. Элиоту будет очень больно этой ночью. И мальчика также не пощадят. Элиот должен это знать.

Ее восхищение испарилось. Что толку сопротивляться, когда Просперо все равно побеждает? Почему бы Элиоту не ударить мальчика как полагается? Внезапно ее перестало заботить то, что мальчику может быть больно, если Элиота пощадят. Но не в этот раз. Ох, Элиот.

Придворные были в восторге. Они бы предпочли видеть пытки племянника Просперо, чем случайного незнакомца, и была вероятность того, что оба мальчика сейчас были подвергнуты им. Эйприл смотрела вверх на возвышение. Гнев ее дяди все еще ярко пылал. Один из его людей уже принес набор инструментов со стола под окном. Кто-то положил на огонь щипцы.

Не понимая, что делает, она отступила на два шага. Она ненавидела, когда начинали разогревать щипцы.

Придворные говорили тихими голосами. Они делали ставки на то, сколько это продлится, пока Элиот не убьет мужчину по приказу дяди. Как долго он будет наслаждаться этим.

Глаза дяди сузились.

Элиот стоял прямо, не глядя на ноги мальчика или на молот, или на злость дяди. Месяцами, что мы жили в замке, он совершенствовался в искусстве смотрения в никуда.

Она нарушила правило матери и посмотрела вниз, потому не увидела, что случилось следом, да и не хотела. Она слышала один криг и не думала, что это крик ее брата. Он знал, что страдать надо в тишине. Но затем ее мать упала в обморок, и слуги вынесли ее из тронного зала. Эйприл последовала за ней, оставляя Элиота и его пытки позади.

Весь следующий день Эйприл искала Элиота, но тот явно не желал быть найденным. Через два дня утром она вышла во внутренний садик еще раз, и замерла среди огромных папоротников и пальм, выращенных в цветочных горшках.

С потолка свисал шелковый шнур. Для всего мира он выглядел как шнур, держащий шторы в комнате ее мамы. На конце шнура была крохотная петля, а в петле — обезьянка, одетая в парчовый жилет. Под раскачивающимся телом на полу лежала крохотная шляпка.

Она не могла отвернуться. А затем Элиот появился из-за папоротников. Он наклонился, чтобы поднять крошечную шляпку-цилиндр. Его глаза были красными. Но он не плакал.

Как-то так случилось, что Эйприл никогда не узнала, нашел Элиот своего питомца, висящем в маленькой петле, или же Просперо заставил его убить обезьянку лично.

Пять лет спустя

Эйприл отбросила свои светлые волосы и рассмотрела ряд зонтиков, растянувшихся вдоль ограды. Черных зонтов, какие она привыкла видеть на похоронах, в дни, когда была возможность с достоинством почтить мертвых.

Подняв свой зонт навстречу моросящему дождю, Эйприл сузила глаза, глядя на очередь несчастных мокрых людей, стоящих межу нею и ее целью — дверью в новый клуб под названием Морг.

Если бы мама знала, где ее дочь… Она отбросила эту мысль в сторону. Снова переехать в город было самым непокорным поступком, который совершила ее мать в годы чумы после смерти ее отца. После его убийства. Эйприл не сомневалась, что ее мать пыталась защитить ее. И она ценила это. Но шести месяцев сокрытия в пентхаусе было достаточно, чтобы свести с ума шестнадцатилетнюю. Очередь сдвинулась. Эйприл сделал три шага вперед.

Две девушки стояли перед ней и смеялись. То, как они держали друг друга за руки, болезненно напоминало о лжи, которую она сказала матери. Эйприл не беспокоила ложь, часто она была необходима. Но делать перед матерью вид, что ей нужно навестить друга было жалким поступком. Практически таким же жалким, как стоять в бесконечной очереди в одиночку.