Бледное солнце Сиверии - [44]

И снова я в который раз увидел ту картину, когда гоблины свалили Тура наземь, и разорвали его на части. Первое, что я увидел, это была его правая рука, сжимающая меч.

Удивительно, но даже до конца своей жизни, он не выронил оружие. Меч сиял холодным, но приятным глазу, голубоватым светом.

А потом, кажется, была голова…

Не заметно для себя, я обнаружил себя стоящим на улице. Морозный воздух обжигал горящее лицо.

— Дяденька, — кто-то дёрнул меня за рукав.

Это был Егор. Он ничего не спрашивал, а просто заглядывал мне в глаза. Сидевшие за ним собаки тоже смотрели на меня каким-то странным взглядом. Мне казалось, что вся эта троица ждёт, что я сейчас во всеуслышание объявлю:

— Тур задержался в пути. Идёт через тайгу. Завтра должен добраться.

Но я молчал. А они всё смотрели на меня. И ждали.

— Послушай, парень, — начал я.

Слова никак не хотели складываться в предложения. Я чувствовал себя полным дураком. И ещё чувствовал себя виноватым.

Может, надо было настоять? Может, надо было потребовать от сотника, чтобы он незамедлительно уходил в Молотовку, а не пёрся со мной в поселение гоблинов?

Проклятье! Дурацкая ситуация!

— Послушай, парень… Егор… Тятя… Тур… был храбрым человеком…

Это всё не те слова! Ерунда!

— Он мужественный человек! Если бы не его помощь…

Егор опустил голову. Я думал, что он сейчас заплачет, но парень с силой закусил нижнюю губу.

Что ж ему сказать? Как успокоить? Приободрить?

Эх, Бор, Бор! Чему ты в жизни только научился, кроме того, что убивать?

— Он умер, — это всё, что смог я сказать.

— Умер? Навсегда умер?

Слова, будто колючий ёж, застряли в горле.

Навсегда? О, Тенсес! За что мне это?

— Навсегда, — глухо ответил я, сжимая зубы до ужасного хруста.

Егор медленно развернулся и побрёл прочь. Псы прямо с человеческой печалью в глазах посмотрели на меня, а потом, опустив хвосты, также медленно поплелись за мальчиком.

Надо выпить! Иначе я сейчас лопну, как рыбий пузырь! И выпить чего-нибудь крепче пива.

Я тряхнул головой и пошёл с этой мыслью в трактир.

В душе клокотало так, будто там закипала невидимая вода.

Наверно уже все считают меня бессердечным! Да любой мало-мальски нормальный человек просто честно и открыто бы рассказал о последних минутах Тура. Поведал о его подвиге, о… о… А я сказал, лишь, что он умер.

Глупец! Дурак! Это ты виноват! Ты!!!

Мысли терялись. И от этого я злился.

Дверь трактира не хотела отворяться. Видно чуть примерзла.

Я со злобой её дёрнул, словно пытаясь её оторвать.

— Мир сему заведению! — хмуро сказал я с порога.

Трактирщик Тихон обернулся на голос. Подойдя вплотную к нему, старательно протирающему чарки, я постарался выдавить из себя подобие улыбки.

Корчаков окинул профессиональным взглядом посетителя, определяя меру его платежеспособности. Кажется, как я рассудил, посчитал вполне «нормальным», не пьянью подзаборной.

— И тебе друг, — Тихон широко улыбнулся.

Эта улыбка была совершенно неискренней. Я бы даже назвал её усмешкой.

— А что, хозяин, у тебя говорят полугар отменный?

— Есть такое.

Корчаков поставил на стойку чарочку из тех, что получше, а потом вытянул пузатый зелёный штоф.

На немой вопрос в глазах Тихона, я ответил кивком. Корчаков налил до краёв и вытянул миску с квашеной капусткой.

— Ну, будь здоров! — я махом выпил, но закусывать не стал.

Трактирщик это сразу подметил.

Мне вдруг подумалось, что он в некотором роде как родственник, хотя, поди, до сих пор не знает об этом. Может, познакомиться поближе?

— А что, хозяин, не твоя ли родственница в Новограде обитает? Говорят, тоже трактир держит с гостиным домом.

Тихон отчего-то нахмурился.

— То моя сестра, — выдавил он из себя.

— Да ты что! Вот не знал! А чего ж ты тут, в Сиверии, а она в столице?

— Вышло так. Нашла богатенького, да ещё с трактиром…

Тон у Тихона был недобрый.

— А чего ж тебя не позвала? Неужто муженёк не разрешает?

Тихон замер с бутылкой в руках. Его глаза сверкнули пламенем.

Я сразу «слышал» его мысли: да чтобы он, Тихон, у кого-то на побегушках был! Чтобы помыкали им как хотели!

— Тебе ещё налить? — грубо спросил трактирщик у меня, сопя как самовар.

— Нет, благодарствую. Сколько с меня?

— Гривенник, — Тихон явно завышал цену.

Ему вдруг подумалось, что этот незнакомец перед ним явно при деньгах. А о цене за полугар заранее он не спрашивал. Пусть платит гривенник. А то ишь, какой любопытный!

— Ну, держи! — я протянул трактирщику один из молотовских серебряников и вышел вон.

Не получилось сдружиться. Видно сегодня день такой.

Лицо трактирщика чуть вытянулось в наглой усмешке, но в ответ он мне ничего не сказал.

Едва этот странный посетитель вышел за дверь, как Тихон сильно изменился в лице.

Он подошёл к грязному маленькому окошку и долго смотрел на мою уходящую фигуру. Даже когда я скрылся за домом Молчановых, трактирщик всё ещё стоял, углубленный в свои воспоминания.

У него с сестрой было тяжёлое детство. Особенно помнился постоянный голод, а для молодого организма, пожалуй, нет страшнее испытания. Когда ты вынужден побираться, просить… И у кого: у этих зажравшихся соседей?

— Ой, какие бедняжки! — всплеснёт какая-то тётка руками. — Изголодались, небось?

А рядом её краснощёкие, упитанные дети. Рожи жирные, аж лоснятся.