Мы поехали в гору. Дорога стала труднее и лошади натужно похрапывали, взбираясь на крутой склон. Едва выехали наверх, как Тур предложил сделать небольшой привал.
Сам он ушёл на край скалы и долго всматривался вперёд.
Мне не было с кем особо разговаривать, потому пришлось обосноваться особнячком и слушать речи остальных.
Болтали в основном о каких-то понятным лишь сиверийцам делам. Среди отряда исконных жителей края насчитывалось семеро, остальные, как и я, были пришлыми.
Также отдельно держался молодой красивый воин, которого ребята прозывали Холодком. Надменность и гордая осанка выдавала в нём аристократические корни. У него была отменная выправка, хорошее оружие, за которым он не переставал ухаживать даже во время привала.
Заговорили о семьях. К этому времени уже вернулся Тур. Его хмурое лицо не выражало ничего, кроме внутренней сосредоточенности.
Раздали варившееся в котле мясо, по мискам разлили похлёбку.
— Давайте-ка жуйте по-быстрее, — заторопил сотник. — А то мы так и к утру до Медвежьего не доберёмся.
Солдаты застучали ложками, чуть прекратив разговоры, но потом снова вернулись к болтовне.
— Моя жена так оленину готовит, что просто пальчики оближешь! — хвастался один из ратников.
Холодок вдруг громко (причем намеренно громко) хмыкнул, при этом покосившись в мою сторону. Кривая ухмылка выдавала в нём лихого парня. Его серые глаза, острый нос и черная бородка, стриженная по столичной моде, дополняли портрет.
Холодок жадно ел свой кусок мяса. До этого он слушал разговоры, молча, изредка всё также ухмыляясь. Я заметил, что с ним мало кто общается, как впрочем, и он сам мало кому что-то рассказывал. При его приближении лица товарищей чуть кривились в неком презрении, однако никто не рисковал открыто что-то высказывать.
— Я, — вдруг Холодок подал голос, когда все чуть замолчали, — всегда считал, что мне необычайно повезло. Все эти жёны, бабы и вообще… Привязанность для воина не приемлема! Я давно это понял.
Мы, молча, смотрели на Холодка. Тот вытер рукавом жирные губы и надменно приосанился. Не знаю, какой он воин, но, думаю, что не плохой, иначе Стержнев такого бы при себе не держал.
Егорка, сидевший у костра, превратился в слух. Его глазки заблестели, ведь сейчас вот-вот начнут говорить о былых сражениях.
— А друзья-то у тебя есть? — спросил я.
Ратники теперь вдруг удивлённо посмотрели на меня. В их глазах я прочитал интерес к предстоящему разговору.
Для Защитников Лиги я ведь тоже был чужак. Только Влад отчего-то имел иное мнение.
— Или ты тоже считаешь, что они обуза?
Холодок посерьезнел. Он никак не ожидал, что в разговор решусь вступить я, а не его товарищи.
— Друзья? — переспросил он.
Я успел уловить, как на какие-то лишь мгновения его лицо вдруг стало иным. Такое выражение, мне помниться, было у того разбойника с Больших валунов, когда он увидел смерть своего сына.
— В бою друг лишь тот, кто стоит рядом с тобой и бьется плечом к плечу.
— А если он испугался? Уже не товарищ?
— Тогда он трус.
— А ты сам никогда не боялся?
— Я? Нет.
Врёт. Нет такого человека, которому не было страшно в минуту опасности. Или же он тогда просто сумасшедший безумец.
— А я вот боялся…
— Кто бы сомневался! — тут уж Холодок работал на публику. — Воину нечего боятся. Он всегда…
— И я боялся, — поддержал меня Тур.
Я вдруг вспомнил, что кто-то говорил, что своё прозвище он получил за рогатый шлем, который, по слухам, добыл в бою против какого-то имперского солдата.
— Воину не следует бояться, — повторился Холодок, напрягаясь.
Он отложил свою порцию в сторону и с вызовом посмотрел на всех нас.
— Хорошо, что ты так думаешь, — продолжил Тур. — А то мы уж было подумывали, что в схватке струсишь.
Никто не заметил, что как на какую-то секунду лицо сотника застыло, словно маска. Образы прошлого промчались табуном, вынося наперёд старые неприятные воспоминания.
— Эта палка, над которой вы все так посмеиваетесь, — очень ровным голосом сказал Туча, — моя награда. Вместо меча. Я её таскаю с собой, потому как уже никогда не буду управляться оружием в битве. Ни в какой! Это — моя награда! Я ей горжусь. Другого мне не надо.
Туча смотрел на нас с таким вызовом в глазах, будто перед ним сейчас был авангард имперских солдат.
— А вот вам Лига доверит меч, чтобы вы, — тут Туча ткнул клюкой вперёд, целясь прямо в Тура, — её защищали… Как мать! Как сестру! Или жену, детей!.. Имперцы свою родину защищать умеют. Я тому свидетель. И защищают её до последнего вздоха! Они — славные ребята! Железные ребята! Орлы!.. А вы — дубины! Слабаки! Соплееды!.. Марш в хлев, убирать навоз!..
Тур явно подначивал Холодка, но тот этого не понял и напрягся.
— Такому смелому парню самое место на Святой Земле, — сказал я. — Но почему-то ты, Холодок, здесь, в Сиверии.
— А я там был.
— Да? И за какие подвиги тебя отправили сюда?
Холодок издал негромкий рык и резко сказал:
— Я - воин в пятом поколении. Мой отец, мой дед, отец моего деда…
— Ничего себе! — усмехнулся я. — Какие славные предки. А ты сам такой же?
Холодок поднялся во весь свой рост.
— Хочешь проверить?
— Нет, спасибо. Что-то нет желания.
Егорка сидел с открытым ртом, глядя то на меня, то на Холодка, то на остальных.
