Блаженны кроткие… Священномученик Сергий Лебедев, последний духовник Московского Новодевичьего монастыря. Жизненный путь, проповеди, письма из ссылки - [87]

Сегодня, 17 (30), ходил на обычную регистрацию. Каждого из нас спрашивали о времени прибытия в Кичменгский Городок, срок ссылки, количество времени, проведенного в ссылке. Говорят, что это началась подготовка материалов к ожидающейся амнистии. В следующую регистрацию, будто бы будут переосвидетельствовать нас со стороны здоровья и болезней, в дополнение к этим материалам. Регистрировало нас то лицо, к которому обращался Боря. После ряда обычных вопросов мне предложен был и такой: «К Вам приезжал сын, что, это родной Ваш сын?» Ответив на этот вопрос, я дополнил, что Боря заезжал в Котлас, и т. д. Трапезников относительно моего дела сказал ему, что «оно направлено будет своим порядком, по общему организованному течению». На сие никакого ответа, дополнения или разъяснения не последовало. Из вызова Бори и Паши и нескольких открыток моего милого братца [Николая] я вывожу заключение, что 11 августа 1932 года за № 1121 только лишь начато мое дело, но не окончено сразу, как ошибочно и наивно предполагали мы. Едва ли поступала какая-нибудь бумага и в Котлас, разве только лишь какой-нибудь запрос обо мне?! Во всяком случае, для меня теперь становится ясной вся картина. По слухам, идущим из самых авторитетных источников, всем нам по амнистии снижена будет половина срока ссылки. Нас, москвичей, все же в Москву не пустят и дадут какие-нибудь минусы, до -12 включительно. Вот что значит и выражение, брошенное Боре в Котласе, что «отпуски будут совершаться организованным порядком». Мне ^ХА срока исполнится через две недели, и я механически попадаю под амнистию со всеми ее благами, то есть минусами. Хоть бы и это получить и самому выбрать себе местожительство, а не быть прикрепленным к какому-либо из городов Северного края! Особенно, если пустят в Раненбург[304], то и совсем будет хорошо. В этом отношении прекрасно вы сделали, что забронировали за мной там комнатку. Квартирный вопрос везде, не исключая даже и деревни, стоит теперь очень остро. Итак, терпеливо будем ждать дальнейших событий, точнее, проявления воли Божией в обстоятельствах нашей жизни. С этой точки зрения я совершенно покоен за свое будущее, ибо оно в Надежных Руках. Из Учреждения я зашел на почту и получил вашу посылку. Сердечно благодарю вас за нее. Все дошло в идеальном порядке, целости и сохранности. Особенно приятно было получить ее 17 сентября. Это дало мне возможность устроить прекрасный чай для своих новых хозяев. Поставил ведерный самовар, все кругом и ладком разместились около него, перекрестились за упокой моей дорогой именинницы и приступили к чаепитию с обильными сластями, являющимися здесь редкостью. Эта мирная беседа и обстановка напомнили мне дорогое, невозвратное прошлое, и дорого было почувствовать себя, как обычно и привычно в этот день, не одиноким, а с людьми и вдобавок весьма хорошими по своему внутреннему содержанию. От дальнейших посылок, конечно, следует воздержаться. Наступивший октябрь, вероятно, будет последним месяцем моего пребывания в Севкрае. Всей моей теперешней наличности, и денежной, и продуктовой, должно хватить на этот месяц. Очень порадовали вы меня сообщением о дровах и бочках с пахучим содержимым. Этот вопрос так остро стоит в вашем хозяйстве и чреват бывает неприятными последствиями. И мерзнуть, и платить штрафы – мало интересная вещь.

Порадовало меня и другое сообщение – о переговорах на бульваре и в кафе[305]. Может быть, до чего-нибудь и хорошего договорятся враждующие стороны. Размолвка может быть и хорошим уроком, и спайкой отношений. При случае все же, по-моему, всем нам следует избрать тенденцию и линию «за», а не «против» этой спайки. Никогда не следует забывать, что Боре […][306].

№ 16. Отец Сергий – родным

Деревня Сорокино

4 (17) января 1933 г.

†

Мои милые, дорогие и возлюбленные.

С Новым годом я уже вас поздравлял в последнем своем письме, с приложением к нему письмишек И. Д. и Е. А[307]. Теперь пишу вам события последних дней, не описанные в последних вам письмах. Канун Нового года, или 31 декабря 1932 года по ст. ст.[308], я начал необычным для кануна Нового года молитвословием. Одел свой единственный имеющийся здесь белый подрясник, епитрахиль, зажег пред своею святынею свешу, другую взял в руки и совершил заочное отпевание А. И. Пяткина. Тщетно надеялся я совершить его на его могиле во время своего заезда при следовании на минус и решил воспользоваться последним днем уходящего в вечность года, изъявшего из среды нас этого хорошего человека, прекрасно относившегося ко всей нашей семье. К тому же невольно вспомнилось, как любил покойный в интимной, домашней своей обстановке встречать Новый год. Все положенное, без пропуска единого даже слова исполнил, тепленько помолился за почившего и предал его конечную судьбу в милосердную волю Божию, многократно молитвенно пожелал ему Царствия Небесного.

Затем в положенное время (12 часов дня) пообедали и стали готовиться к приему кума[309] с помощником, обходившего с праздничной славой нашу деревню. Часа через три он пришел и после краткого молитвословия сделал у нас привал. Предложили ему к полулитровке следующую закуску: студень, сыр, маслины, кильки и селедку. Все это имело большой успех. Затем чай с сахаром и прилучившимися конфетами дополнил хорошее впечатление приема, к концу которого пришла и матушка с маленьким мальчиком – сынишкой. Проводив их, немного подремал, затем почитал, помолился и в заключение поужинал. Пред отходом ко сну надел свое церковное одеяние и совершил, по обычаю, новогодний молебен, после которого возлег на отдых. На этот раз пришлось мало отдохнуть. Неистово орал больной ребенок приехавшей в гости дочери хозяина.