Блаженны кроткие… Священномученик Сергий Лебедев, последний духовник Московского Новодевичьего монастыря. Жизненный путь, проповеди, письма из ссылки - [77]
Как обстоит дело у меня с деньгами и вещами? По этой части не все у меня исправно и благополучно. Во-первых, колоссально много стоила переправка и ликвидация устюжского жития. Разбойники ямщики, учитывая срочность и безвыходность положения отца Алексия, прямо ограбили его, заломив небывалую цену. Иного исхода не было, как только согласиться дать им содрать с себя последнюю шкуру. У того и другого из нас образовалась такая масса вещей, что не было никакой возможности все увезти на одном возу, на небольших санках. Потребовался другой воз и другой человек, который бы смотрел за вещами и с которым не так жутко было бы пускаться в длинный неведомый путь в ночное время. Опять же пришлось потратить лишнее при ликвидации. У меня не была оплачена квартира, да пришлось вперед заплатить за хранения моих вещей на новой квартире отца Алексия, так как все мои вещи в беспорядочную груду были свалены моими любезными хозяйками на другой же день моего ареста в чулан с крысами, и на другой день они поспешили уже отметить меня и покончить со мной все счеты. Перевозка и ликвидация и разные другие расходы, например, по части разузнавания моего местопребывания и передач в тюрьму и проч., все это вырвало из моего бюджета грандиозную сумму в размере с лишком 300 рублей.
Не обошлось дело и без недочета по части имущества моего. Ввиду экстренности отъезда, неспокойного и неуверенного настроения по части меня и моего нового пребывания, ввиду массы разнообразных мнений у того и другого, ввиду пьяного состояния ямщиков и окружающей их своры пьяных друзей, самочинно распоряжавшихся укладкой и упаковкой багажа, исчезли у нас два места. Одно незначительное по стоимости и характеру принадлежало отцу Алексию. Это был мешок с 30-ю фунтами сухарей, другое же, ценное, принадлежало мне. В нем были чашки, чайник, две металлические тарелки, кружка фарфоровая Александры] В[асильевны] и ее же ложечки с прикрытием и отверстиями для чая и металлическая кружка с моей челюстью. Здесь же положены были мои маленькие ножницы, два гребня, большая гребенка, карандаши, блокнот с адресами и марками и конверты.
Путь от Великого Устюга до Кичменгского Городка
Все дорогое и нужное для меня, и особенно челюсть. Очевидно, разбойники свистнули в общей суматохе. Надежды на возврат их почти нет. Конечно, хватились мы их тотчас же, наказывали сопровождавшей […] по приезде в Устюг похлопотать вернуть что-либо, хотя бы челюсть, но вот вчера приехал к нам Михаил Михайлович – отец попутчицы Катеньки, привез оставленную керосинку, но относительно этих вещей ничего утешительного не сказал.
Это повергло меня в немалую скорбь.
Лишиться такой огромной суммы денег,
да потерять еще столько нужных и дорогих вещей. Но здесь же вспомнил я Иова и его слова: «Господь все это мне дал, Господь же и взял. Пусть будет благословенно Его имя отныне и до века». Со всем приходится примиряться в жизни. Все у людей гибнет во мгновение в наши тяжкие времена. У меня же только эта часть погибла. Все же остальное доехало в полном благополучии. Целы все масла, жиры и продукты, цело все белье, цело платье и обувь. Цело все необходимое, без чего невозможно было бы жить и существовать в этих местах. Все вы, друзья мои, знаете меня, как дорожу я каждой своей копейкой и каждой своей вещичкой, и вполне можете понять мою скорбь и полную невозможность предотвратить или, так или иначе, смягчить потерянное. Не посетуйте на меня и напрягите свои силенки для дальнейшей моей поддержки. Относительно денег пока не беспокойтесь. С присланными вами и полученными мною здесь 2(15) февраля 100 рублями у меня налицо 200 с лишком рублей. Посудой, чашками обойдусь. В посылочки же положите гребешок и гребень и побольше бумаги и конвертов. Я пишу вам на последнем имеющемся у меня листке. Конверты занимаю у отца Алексея. Больше же пока ни о чем не беспокойтесь. Все у меня пока есть, а лишнее собирать и иметь не приходится. Могут и отсюда внезапно и неожиданно двинуть куда-либо в другое место, а с большим багажом трудно что-либо сообразить нужное при спешке и разного рода трудностях.
Когда мы сидели в карантине[271], нам было сказано, что просидевшие ⅓ своего срока имеют право подавать прошение о досрочном освобождении и возвращении к своим семьям. Почему-то и в анкетах особенно налегали на графу о семье. Говорили, что в случае хлопот нужно приложить надлежаще заверенную справку, что действительно я имею семью, находящуюся там-то, или семья действительно имеет меня своим иждивенцем, которого удобнее поддерживать и содержать на месте. Пусть мой милый Бобочка справится об этом и в апреле поставит на рельсы мое дело. В апреле исполнится Уз моего срока, можно будет прошение [подать[272]] с приложением этой справки. Очень важно все это проделать в Москве и добиться положительных результатов, особенно по части сообщения по месту моего теперешнего пребывания. Без протекции подавать отсюда – гиблое дело. Здесь многие тысячи бесплодно ждут своей очереди, да так, вероятно, и долго еще будут ждать, когда с избытком досидят и весь свой срок в ожидании перемены своего положения. Только, опять повторяю, делайте только лишь возможное. Если хлопоты чем-либо будут угрожать Боре, лучше ему отойти от этого дела. Я готов пить свою чашу изгнанничества и лишений до последнего, Господом Богом указанного предела.
