Блатные из тридевятого царства - [59]

   Только мы собрались самоликвидироваться, на пороге возникла сухонькая женщина с претензиями на звание светской дамы. Бальзаковский возраст она успела отгулять еще до того, как вымерли динозавры, но, не смотря на преклонный возраст, в ее фигуре, правда не везде, лишь местами, угадывались отголоски былой красоты.

   -- Помяни черта, он и явиться, -- украдкой перекрестился Пиримидон.

   -- Сынок, -- прогнусавила старушка, -- чевой-то повар нынче утром какаву поздно принес, вели пороть мерзавца.

   -- Мама, как же так? Вчера пороли за то, что рано, сегодня -- поздно, когда ж ему носить?

   -- Вовремя, -- отрезала женщина и, взглянув на меня, сменила тему: -- А этот кто таков будет? Новый конюх, али дворник? Ну и рожа противная, определи-ка его ко мне в прислугу, может, сгодится на что.

   -- Нинель Абрамовна, -- заюлил князь, -- к чему вам лишние траты, да и не сподручно господину Пахану на побегушках бегать, он есть персона дипломатическая и напрочь на всякие холопские дела непригодный.

   -- Дипломат, стало быть. Любопытно. -- Пиримидоновская теща трижды обошла вокруг меня, изучая со всех сторон, как кошка пойманную мышь перед употреблением. -- Любопытно, -- повторила она во второй раз, облизывая сухие растрескавшиеся губы. -- И чего там новенького в Европах? А то прибываем здесь, как в тюрьме, света белого не видим. В этом годе еще ни разу в Парижу не были.

   -- А кто дважды на курорт ездил? -- Вскипел князь. -- Кто на море отдыхал? Негра полюбовника для меня, что ли, из Африки выписали!

   -- Гляди-ка, разошелся! Распетушился перед дипломатом! -- Подбоченилась Нинель Абрамовна. -- Ну и что с того, что мой Джим черный? Могу я себе хоть раз в жизни каприз дамский позволить?

   -- Мама, в вашем возрасти пора не о капризах, а о Господе Боге думать, -- ляпнул, не подумав, князь. Прикусил язык, но поздно, слово не воробей.

   С тещей приключился удар. Она схватилась за дряблую грудь и без чувств рухнула на пол. Через мгновение рядом с ней приземлился князь. У моих ног образовалось два бездыханных тела. Я не знал что делать, впору самому присоединиться к этой душевной компании, да жаль, не успел. По паркету зацокали каблучки, в светлицу впорхнуло милейшие белокурое создание с фигурой Винеры.

   -- Стража! Схватить душегуба! -- Разнесся по коридорам девичий визг.

   Когда трое стрельцов повисло на моей спине, я понял, кого именно имела в виду княжеская супруга.

   На мое счастье Нинель Абрамовна быстро совладала с собой, приоткрыв один глаз, она прошипела посиневшими губами:

   -- Оставьте его ироды. То ж посол заморский, чего про нас в Парижу подумают.

   -- Ох, маменька, вы живы! -- Прослезилась заботливая дочь, носок ее атласной туфли ткнулся в бок князя. -- Вставай, хватит лодыря гонять. Прикажи лошадей запрячь, мы с мамам на базар ехать желаем.

   Веки князя дрогнули, на секунду разлепились, он подмигнул мне и опять претворился трупом. Попытки привести Пиримидона в чувство оказались безрезультатны.

   -- Пойдем, доченька, -- проворчала разобиженная теща. Кокетливо поправила измятое платье. Старческий рот оскалился в приторной гадко-сладко-стервозной улыбке, а подведенные сажей глаза уставились на меня. -- Не желаете с нами, господин посол? Во всем княжестве кроме меня да дочки ни одного приличного человека, словом перемолвиться не с кем.

   -- От чего ж не согласится, -- ответил я, сгорая от желания покинуть княжеский двор.

   В пролетке мне выпало сидеть рука об руку с Нинель Абрамовной. Княгиня, обложившись подушками, устроилась напротив. Тонкие пальцы, утыканные перстнями, нервно теребили расшитый золотом поясок сарафана. Я невольно залюбовался, красивая девка, хоть и стерва, но как показывает жизнь -- одно другому не мешает. Дежурный стрелец распахнул ворота, мы выехали со двора.

   Нескончаемая женская болтовня превратила короткую поездку в изнуряющее путешествие. Теща Пиримидона успела пересказать все сплетни, обсудила всех знакомых, а так же и тех, кто имел неосторожность попасться навстречу. От ее говорливости разболелась голова. Наконец лошади перешли с рыси на шаг, пролетка въехала на базарную площадь.

   За ближайшим прилавком высокая стройная девка бойко торгует цветными бусами, блеск ее счастливых глаз незамедлительно привлек внимание Нинель Абрамовны.

   -- Чего Марфа сияет, как самовар на пасху?

   -- Известно чего, -- с готовностью отозвалась дочка, -- на днях замуж выскочила за Устина Шапкина.

   -- За Устина! -- подпрыгнула Нинель Абрамовна. -- Уж ни его ли покос рядом с Тоськиной пашней?

   -- Верно слово -- его.

   -- А если Устин нынче косить задумал, да с дальнего конца зачал -- в обед аккурат на межу выйдет. Может такое случиться?

   -- А от чего ж не случиться, мужик работящий, ежели косить удумал -- может.

   -- А если Тоське с утра приспичило на пашню сбегать, да к полудню к меже подойти... Возможно же такое?

   -- И такое возможно, -- согласилась дочь. -- Чего ж к меже не подойти, ежели на пашню пришла.

   -- Ага! -- Нинель Абрамовна достигла пика в своих умозаключениях. -- А если они там встретятся, то ж обязательно поздороваются, а коль поздороваются -- заговорят, а зачнут разговор -- то, да се, а там кусточки, сама вчерась с Джимом грибы собирала... Марфа! Чего лыбишься, мужик твой с Тоськой на пашне прохлаждается, шуры-муры разводит, а ты, дура, торгуешь!