Благотворительные обеды - [7]

Шрифт
Интервал

— Да.

— И в прошлый вторник я ее повязывала, — с трудом выговорила она. — И в прошлое воскресенье. Вы разве не видели, что на мне синяя косынка?

— Видел, — ответил Танкредо. — Она была синяя.

Стопка листов вдруг разом вывалилась из абсолютно белых рук Сабины и упала на стол, рядом с пишущей машинкой.

— Тогда почему вы не пришли ни в одну из этих ночей? — быстро спросила она. — Может, вы и сегодня не собираетесь приходить? Я не прошу вас, я требую, ясно? Вы меня поняли?

Она страдала, ее руки шарили по листам бумаги. Оба, и он, и она, то и дело поглядывали на дверь, боясь появления падре Альмиды или дьякона.

— Сабина, — прошептал Танкредо, — в воскресенье я к вам приходил, но в комнате для занятий наткнулся на падре Альмиду.

— В котором часу?

Сабина, похоже, решила устроить ему такой же допрос, как дьякон.

— Поздно, — сказал он со вздохом. — В три часа ночи. Я очень удивился, что падре так поздно не спит. Он тоже удивился, когда увидел меня. Я сказал, что пришел за книгой, и… мы до рассвета практиковались в латыни.

— А во вторник?

— Во вторник я почти вошел… но услышал шорох в комнате Мачадо. Он, видимо, не спал.

— В какое время? Тоже в три?

— Тоже.

— И что с того, что Мачадо не спал? — Сабина непроизвольно повысила голос. — Мы оба знаем, что этот негодяй глух, как стена.

— Глух-то глух, Сабина, но не больше, чем стена. И это не просто какой-то глухой, это ваш крестный, и не только крестный, но и сосед…

— Ах, вот что! — оборвала его Сабина.

И хрипло добавила:

— У меня тоже есть хозяин, как у проституток?

— Ради Бога, Сабина. Я только хотел сказать, что он мог услышать нас в любой момент.

— Да нет же! — лицо Сабины исказилось презрением, пальцы комкали и ворошили листы бумаги.

Ее душил не только гнев, но и страх. Она по-прежнему смотрела то на него, то на дверь.

— Для того я и кладу матрас на пол, чтобы не шуметь. Кровать скрипит, но мы же не пользуемся кроватью. Только матрасом. Что вы волнуетесь? О чем нам волноваться?

Она замолчала, испугавшись собственных слов. Девочка, объясняющая правила игры. Она надевала синюю косынку в знак того, что этой ночью ждет визита. Сабина жадно втягивала воздух.

— Я хочу, чтобы вы сегодня пришли, — отчеканила она, почти приказала. — Сегодня же, вы слышите?

Голос у нее сорвался. И мягко, словно умоляя, она добавила:

— Танкредо, приходите сегодня ночью, я вас прошу, ради Бога, вы мне нужны.

Ее дрожащие пальцы поглаживали пальцы горбуна. Желтые глаза смотрели прямо в его глаза. Чтобы прошептать все это, она привстала и вплотную приблизила лицо к его лицу. Войди сейчас Альмида или Мачадо, подумал горбун, не просто будет объяснить такую близость, обычно предшествующую поцелую.

— Нет, — сказал он, — я не приду.

— Но почему? — Сабина вспыхнула и в отчаянии рухнула на стул.

Ее руки уже не выпускали рук горбуна — он по-прежнему стоял спиной к двери, заслоняя собой их сплетенные пальцы на тот случай, если кто-то войдет. В саду уже наступила ночь. Бесцветные губы Сабины отважились на самое худшее: они исступленно целовали руки Танкредо. И в первый раз горбун содрогнулся от отвращения (в первый раз — от отвращения к Сабине), как будто снова соприкасался с холодной, склизкой старческой кожей.

— Вы должны сегодня прийти.

— Нет, Сабина.

— Но почему, ведь я вас прошу. Забудьте о приказе. Это мольба!

— Я не приду, не хочу.

Сабина открыла рот. Как в беззвучном крике. И выпустила его руки. Танкредо зажмурился.

— Я больше не приду.

Их прервала одна из Лилий. Она вошла с подносом, на котором стояли кофейник и чашки, и начала невыносимо медленно расставлять все это на овальном столе. Сабина Крус кусала губы. Танкредо мысленно поздравил себя с приходом Лилии, спасшей его от бессмысленного и опасного разговора.

— Падре Альмида и крестный в ризнице, — сказала Сабина старухе.

— Знаю, — ответила та и продолжала расставлять чашки, раскладывать ложечки и сахар.

— Отнесите им кофе в ризницу, — раздраженно приказала Сабина.

— Они будут пить кофе здесь, с вами, — ответила старуха. — А потом уедут.

Теперь она собирала рюмки с золотой каймой — наполненные по последнему кругу, они остались почти нетронутыми.

— Похоже, ореховая настойка вам не понравилась, — сказала Лилия и обернулась к ним с улыбкой. — Пропадает добро, коты не большие охотники до ореховой настойки. Придется приберечь ее для понедельничного обеда. Им-то она точно по душе.

— Им? — возмущенно переспросила Сабина. — Падре не разрешает подавать настойку на благотворительных обедах.

— Да ведь настойка-то волшебная, — оправдывалась старуха. — От нее и ребенку вреда не будет. Правда, приторная, что твой яд, но ведь лучше угостить людей, чем вылить в помои.

Ни для кого не было секретом, что на благотворительный стол шли все объедки, включая те, которыми пренебрегли церковные коты — шесть откормленных, изнеженных, апатичных животин. Сабина напрасно ждала, что старуха уйдет: та продолжала с улыбкой топтаться в кабинете, прикрывшись подносом, как щитом. Сабина в отчаянии сплетала и расплетала пальцы.

— Сегодня вечером, — объявила старуха, — именно сегодня вечером, впервые с тех пор, что я здесь живу, достопочтенный Хуан Пабло Альмида не будет служить мессу.


Еще от автора Эвелио Росеро
Война

За считанные месяцы, что длится время действия романа, заштатный колумбийский городок Сан-Хосе практически вымирает, угодив в жернова междоусобицы партизан, боевиков наркомафии, правительственных войск и проч. У главного героя — старого учителя, в этой сумятице без вести пропала жена, и он ждет ее до последнего на семейном пепелище, переступив ту грань отчаяния, за которой начинается безразличие…


Рекомендуем почитать
Дорога в бесконечность

Этот сборник стихов и прозы посвящён лихим 90-м годам прошлого века, начиная с августовских событий 1991 года, которые многое изменили и в государстве, и в личной судьбе миллионов людей. Это были самые трудные годы, проверявшие общество на прочность, а нас всех — на порядочность и верность. Эта книга обо мне и о моих друзьях, которые есть и которых уже нет. В сборнике также публикуются стихи и проза 70—80-х годов прошлого века.


Берега и волны

Перед вами книга человека, которому есть что сказать. Она написана моряком, потому — о возвращении. Мужчиной, потому — о женщинах. Современником — о людях, среди людей. Человеком, знающим цену каждому часу, прожитому на земле и на море. Значит — вдвойне. Он обладает талантом писать достоверно и зримо, просто и трогательно. Поэтому читатель становится участником событий. Перо автора заряжает энергией, хочется понять и искать тот исток, который питает человеческую душу.


Англичанка на велосипеде

Когда в Южной Дакоте происходит кровавая резня индейских племен, трехлетняя Эмили остается без матери. Путешествующий английский фотограф забирает сиротку с собой, чтобы воспитывать ее в своем особняке в Йоркшире. Девочка растет, ходит в школу, учится читать. Вся деревня полнится слухами и вопросами: откуда на самом деле взялась Эмили и какого она происхождения? Фотограф вынужден идти на уловки и дарит уже выросшей девушке неожиданный подарок — велосипед. Вскоре вылазки в отдаленные уголки приводят Эмили к открытию тайны, которая поделит всю деревню пополам.


Необычайная история Йозефа Сатрана

Из сборника «Соло для оркестра». Чехословацкий рассказ. 70—80-е годы, 1987.


Как будто Джек

Ире Лобановской посвящается.


Петух

Генерал-лейтенант Александр Александрович Боровский зачитал приказ командующего Добровольческой армии генерала от инфантерии Лавра Георгиевича Корнилова, который гласил, что прапорщик де Боде украл петуха, то есть совершил акт мародёрства, прапорщика отдать под суд, суду разобраться с данным делом и сурово наказать виновного, о выполнении — доложить.


Год Шекспира

Далее — очередной выпуск рубрики «Год Шекспира».Рубрике задает тон трогательное и торжественное «Письмо Шекспиру» английской писательницы Хилари Мантел в переводе Тамары Казавчинской. Затем — новый перевод «Венеры и Адониса». Свою русскоязычную версию знаменитой поэмы предлагает вниманию читателей поэт Виктор Куллэ (1962). А филолог и прозаик Александр Жолковский (1937) пробует подобрать ключи к «Гамлету». Здесь же — интервью с английским актером, режиссером и театральным деятелем Кеннетом Браной (1960), известным постановкой «Гамлета» и многих других шекспировских пьес.


Газетные заметки (1961-1984)

В рубрике «Документальная проза» — газетные заметки (1961–1984) колумбийца и Нобелевского лауреата (1982) Габриэля Гарсиа Маркеса (1927–2014) в переводе с испанского Александра Богдановского. Тема этих заметок по большей части — литература: трудности писательского житья, непостижимая кухня Нобелевской премии, коварство интервьюеров…


Любовь в саду

Избранные миниатюры бельгийского писателя и натуралиста Жан-Пьера Отта (1949) «Любовь в саду». Вот как подыскивает определения для этого рода словесности переводчица с французского Марии Липко в своем кратком вступлении: «Занимательная энтомология для взрослых? Упражнения в стиле на тему эротики в мире мелкой садовой живности? Или даже — камасутра под лупой?».


Прочие умершие

Следующая большая проза — повесть американца Ричарда Форда (1944) «Прочие умершие» в переводе Александра Авербуха. Герой под семьдесят, в меру черствый из соображений эмоционального самосохранения, все-таки навещает смертельно больного товарища молодости. Морали у повести, как и у воссозданной в ней жизненной ситуации, нет и, скорей всего, быть не может.