Блабериды - [61]

Чаудхари практически не моргал, лишь иногда веки прикрывались, причем нижние были развиты не менее верхних, что усиливало сходство с птицей.

Наступила тишина. За окном лаял пес. Стул, на котором я сидел, был неудобным и резал спину. Я боялся сменить позу, потому что стул громко скрипел.

Вдруг я заметил, как Чаудхари повернулся ко мне и смотрит в упор. Он сказал всё с тем же акцентом:

— This is too much noise. (Очень много шума).

Он коверкал слова, но говорил медленно и с расстановкой. Понять его было несложно.

— От меня? — я непроизвольно перешёл на русский.

Он кивнул и добавил:

— Noise. You have to be quite. (Шум. Ты должен быть тихим).

Я глянул на Братерского вопросительно. Тот казался безразличным и довольным.

Мы сидели ещё некоторое время. Тишина перестала угнетать. По телу побежали мурашки, будто сзади невзначай коснулись моего плеча.

Собака смолкла. Кто-то громко заводил машину, непрерывно газуя. Чирикнул мальчишеский голос. Протяжно каркнула ворона.

Через несколько минут Чаудхари снова посмотрел на меня. Он говорил с ошибками, пропуская глаголы.

— You too fussy. Your mind is like boiling water. (Ты очень суетлив. Твой ум как кипящая вода).

— Thank you, — зачем-то сказал я и добавил по-русски: — Я вроде ни о чём не думал.

Братерский спросил вполголоса:

— But I was right? (Но я был прав?).

Чаудхари кивнул:

— Yes. But too much noise. Have to do something (Да. Но слишком шумно. Нужно что-то сделать).

Бородач встал и жестом позвал меня за собой. Мы вышли, миновали коридор и попали в небольшой холл, где тёрла пол раздраженная уборщица, гоняя по бетону мутные волны. Тряпка громко шлёпала и пускала во все стороны салюты брызг.

Мы встали у окна. Бородач выглядел спокойным и сосредоточенным.

— А кто приходит на лекции господина Чаудхари? — спросил я.

— Самые разные люди. Он очень популярен.

— Я никогда о нём не слышал.

— Он популярен в определенных кругах. Вам повезло встретиться с ним.

— Только я не понял, для чего.

Бородач промолчал. Скоро в коридоре послышались голоса. Я выглянул из-за угла. Братерский вышел из комнаты и разговаривал с симпатичной брюнеткой, которая открыто флиртовала с ним и, переминаясь, стригла своими длинными ногами. Их силуэты выделялись на фоне окна. Я отвернулся, снова ощутив гипертонический жар.

Через минуту Братерский вернулся.

— Всё неплохо, — подбодрил он меня, пока мы шли к машине.

Он был в хорошем настроении. Возможно, его распалила встреча с брюнеткой.

— Если честно, по-моему, я его разочаровал.

— Его разочарование нужно заслужить. Пока всё неплохо.

— Ну ладно. Может быть, хоть планшет себе хороший купит.

* * *

Я завидовал легкости, с которой проваливается в сон Оля. Иногда мы заводили в постели тихий разговор, Оля бархатисто шептала и вдруг засыпала на полуслове. Она умела спать в самолете: полезная привычка, когда благодаря отцу можешь ездить за границу четыре раза в год.

Я же всегда засыпал мучительно. Сон похож на маленькую смерть. Я погружаюсь в темноту без уверенности, что вернусь обратно. Иногда я сомневаюсь, что утром просыпается тот же «я», что засыпал накануне.

В эту ночь я вспомнил день накануне смерти отца. Я вернулся домой чуть пьяный и переживал, что родители почувствуют запах отвратительного ананасового ликера, который не перебили семечки и жвачка. Я хотел пробраться в комнату и лечь спать, но меня привлекла весёлая возня на кухне. Наевшись зубной пасты, я пошёл смотреть.

Родители радовались двум обстоятельствам: ректорат поддержал проект отца и холодильник всё-таки заработал.

Холодильник был выволочен на середину кухни и походил на огромного гостя, который трясся и рассказывал о своих приключениях. Родители обсуждали его внезапное воскрешение.

— А проект папы одобрили всё-таки, — сообщила мать, пока отец разглядывал что-то позади холодильника.

— Отлично! — сказал я, садясь за стол и на всякий случай жуя стрелку зеленого лука. — Так ты будешь эксперименты со сверхпроводимостью делать?

— Вот починит обычный холодильник, и ему доверят установку, которая морозит до минус 200 градусов, — рассмеялась мама, которой отцовские успехи доставляли большое удовольствие.

— Минус 250, если ты говоришь о ниобиевых проводниках, — поправил её отец, теребя тонкие трубки позади холодильника. — Вахромеев так загорелся идеей, что мы всерьёз заговори о лаборатории сверхпроводимости. И это правильно, потому что экспериментировать с такими вещами на коленке — это не дело. Это просто небезопасно. Помещение вроде бы уже определили, но остаётся, конечно, вопрос оборудования.

Он выпрямился и вытер руки тряпкой. Очки его блестели.

— Год прошел не зря, — радовалась мама. — Я же говорила, что всё получится. Ну вот теперь-то, когда тебе дали зеленый свет, ты перестанешь чувствовать… как ты говорил? Будто заставляют бегать в кандалах? Теперь ты свободен!

— А зелёный свет — это худшая форма несвободы, — рассмеялся отец. — Нет, знаете, квантовая физика, конечно, интересна, но за последний год я не видел большего чуда, чем этот холодильник. Я действительно не понимаю, почему он работает.

Холодильник вышел из строя дня за три до этого, в жаркие выходные мая. Под ним натекла большая лужа, и мать выбросила все продукты, которые не смогла раздать соседям.