Блабериды - [34]

Сразу за филинским переездом, я свернул налево и остановился около остова каменной стены, которая шла через поле к железной дороге. Её сложили, вероятно, ещё казаки из добротного рыжеватого камня. Остатки походили на широкий фундамент, над которым когда-то была сама стена.

В сухой прошлогодней траве шуршали ящерицы. Яркая зелень ползла языками по склонам холмов. Сразу за каменным остовом него земля казалась неплодородной, словно этот кусок степи казаки привезли откуда-то с юга. Я поехал в центр посёлка.

Первый адрес не принес успеха. Деревянный синий дом стоял у язвенной асфальтовой дороги, пересекавшей главную улицу Филино. Напротив дома была заброшенная автобусная остановка и стоящая наискосок металлический контейнер с надписью «Магазин».

Хозяйке синего дома было лет пятьдесят. Это была низкая женщина, в растянутой футболке и трико, с платком поверх головы и с морщинистым лицом, таким сухим и впалым, словно лоб и подбородок стремились друг другу, а само лицо уходило внутрь себя. Она копалась в палисаднике.

Выслушав меня, она махнула рукой в резиновой перчатке и пошла к дому. На крыльце она вытерла ноги о мокрую тряпку, отдернула занавеску и сказала с досадой:

— Некогда мне с вами разговаривать. Нет. Не буду.

Пестрая занавеска играла на ветру, как флаг.

Я заехал к Анне Коростелевой и застал её дома. Она выглядела уставшей. Из-под чалмы на голове, скрученной из старой тряпки, смотрели осоловелые глаза. Она узнала меня, спросила сигарету, а потом уселась на крыльцо, выискивая подходящий окурок в стоящей рядом банке из-под шпротов. Я спросил, правда ли в селе уже лет тридцать люди болеют и умирают.

Раскурив, она ответила довольно сухо:

— Везде умирают. Жить можно.

Я спросил про бледных близняшек, которые, по мнению Коростелёвой, «морковки мало ели». Болезнь своей дочери она комментировать отказалась.

— Сложилось так. Может, прогневали его чем, — показала она вверх еле тлеющим окурком.

Я предложил ей посильную помощь с ремонтом крыши, но Коростелёва отказалась. Я дал ей пару купюр, которые она приняла охотно, и, оживившись, сказала:

— Я ж дурой была… Думала, перехохочу судьбу. А видишь…

По второму адресу, который дал Иван Дмитриевич, жил его предшественник на посту главы администрации, Азамат Ирекович. Жил он в хорошем доме с большим задним двором. Словно скульптура в центре двора стоял ржавый трактор с огромными вилами, которые восторженно торчали вверх. На вилах висела старая покрышка.

По моим прикидкам, Азамату Ирековичу было лет семьдесят, но выглядел он, как только что с консервации, свежим и энергичным. На нем были трико и плотная клетчатая рубаха. Торс его казался гораздо крепче ног. Выйдя ко мне, от схватил пустую бочку, стоявшую на тропинке, и легко, будто картонную, отшвырнул в траву. Бочка издала глухое воб-воб и покатилась.

Азамат Ирекович пригласил меня в дом, изнутри похожий на квартиру, светлый и пахнущий бытовой химией. За столом с липкой скатертью красивая внучка налила мне чай с молоком из огромного пестрого чайника и поспешно выставила на стол варенье из еловых шишек. На меня Альбина глядела с любопытством, но боялась деда, поэтому скоро исчезла. Хорошо отделанную кухню портили безобразные ленты с гроздьями прилипших мух. Азамат Ирекович то и дело ловил муху и стряхивал в стоящее у его ноги ведро; движения его казались не быстрыми, но удивительно точными.

Тёмные глаза смотрели на меня твердо и с недоверием. Сев напротив, дед несколько раз переспросил «с какого я издания». Слово «сайт», равно как название «Дирижабль», ему ни о чём не сказали. Возможно, он заподозрил во мне самозванца, держался сухо, но на вопросы отвечал.

Говорил Азамат Ирекович почти правильно, но с сильным присвистом, поэтому все шипящие у него звучали, как нечто среднее между ш и щ.

— Да, болеют, как не болеть, смертность на 32% выше чем по региону. Это официальные данные. Неофициальные — 50%. Вот приезжает комиссия, у всех поголовно берут кровь. Кровь взяли и увезли. Зачем брали? Говорят, санинспекция. Проверяют на вирусы. На бактерии всякие. Результатов не присылают. Мы запросы направляли. В Минздраве областном отвечают, мол, раз не присылают, значит, нет ничего. Не нашли. А смертность тут высокая, вот детишек взять — из пяти только четыре доживаю до совершеннолетия. Вот такая тут смертность.

— Ну а причины? От каких болезней умирают?

— А кто знает? От разных. У Сумских в прошлом году умер Лёнька, жил-жил парень, вдруг кровью начал ходить, кашлять. Повезли в райцентр, там говорят — язва желудка, срочно операция. Отправили его к вам в город, там говорят — с легкими что-то. Начали лечить от легких. Он через два дня умер в больнице. Тётке его родной выдают справку о вскрытие. Там причина смерти — острая сердечная недостаточность. От какой болезни? Думаю, рак это. Метастазы.

— Ну вы же здесь были, когда комиссии приезжали. Какое мнение сложилось? Вам же как-то объясняли?

— Ничего не объясняли, — старик сделал жест, будто срубил ладонью дерево. — Сами догадались. Гептил это. Ракетное топливо. Гептил. Очень токсичное вещество. Здесь вагоны шли туда, на «девятку». Цистерны специальные, под высоким давлением. Ставят в тупик эту цистерну, а из неё давит гептил. Запах у него такой особый, неприятный. А может, авария была: мы же не знаем. Гептил теперь везде, в почвах, в растениях, воде. Гептил на детей больше действует. Генетический код меняет. А признавать никто не хочет. Признать, значит, переселять надо. А тут ещё не так давно тысяча дворов была. Вот и думай, как тысячу дворов переселить. Это, знаешь, не улицу построить. Это целый район надо. Вот и ждут, пока вымрут все. Была тысяча дворов, а сейчас и 300 не наберется. Останется пять дворов — тогда и переселят. В морг сразу.