Битые козыри - [24]

Одним из проявлений новой эпидемии стала мода на самоубийства в космосе. Очумевшие юнцы вдвоем, а то и целыми компаниями брали напрокат или угоняли чей-нибудь космолет и на высоте в сотню-другую километров над Землей ломали систему герметизации. Корабли, потерпевшие искусственно вызванную аварию, начинали подавать автоматические сигналы бедствия. Патрульным катерам космополо приходилось гоняться за ними и буксировать к причалам. В одном из таких летающих гробов и обнаружил Скинертон своего любимца – Мартина.

Подачки от гангстеров Скинертон получал, как и все. Это было в порядке вещей. Многого от него не требовали – только иногда прикрыть глаза и прозевать неурочный рейс. Джеймс Бирн еще года два назад ушел в отставку и продался Тэди Берчу душой и телом – стал его телохранителем и уполномоченным по связи с полицией. Скинертон на такое не пошел бы ни за какие деньги. Гангстеров он презирал и взятки брал только потому, что так уж было заведено давно и повсюду. Но, увидев открытые глаза мертвого сына, он решил покончить с этим навсегда.

* * *

Отправив на Землю под надежной охраной Серого Кота и Чистильщика вместе с грузом, Скинертон разыскал Фреда Биллинга. Дружба с пройдошливым журналистом завязалась у них еще в те времена, когда Фред пробавлялся уголовной хроникой, всячески раздувал успехи космополо, чем содействовал служебному продвижению Скинертона, и раньше других из первых рук получал ценную информацию.

Скинертон вызвал Биллинга вовсе не потому, что хотел услужить старому знакомцу. И не для саморекламы. Он надеялся, что крикливый репортаж Биллинга о поимке контрабандистов закрепит успех проделанной работы и еще туже затянет петлю на шее Тэди Берча.

Биллинг примчался, не теряя времени. Скинертон усадил его перед экраном и не без самодовольства продемонстрировал запись всей операции. Только планы с изображением Бирна он предусмотрительно убрал. Как всегда в таких случаях, глаза Биллинга засветились, как у охотничьей собаки. А когда он услышал, какого веса оказался обнаруженный груз наркотиков, то даже подпрыгнул от восторга:

– Молодчина, Рони! На весь мир прославлю! А кто был третьим?

– Случайный человек… Пристыковался за горючим.

Биллинг понимающе подмигнул, но настаивать не стал.

– Ладно, случайный, так случайный, тебе видней. Но за этой парой должны потянуться другие. Как ты думаешь, до боссов дело дойдет?

– Дойдет, Фред. Потому я тебя и вызвал, чтобы ты подготовил своих слушателей к настоящей сенсации. И Кот и Чистильщик – люди Берча.

– Не шутишь?

– Это не новость. Только доказать не удавалось, ускользал. Теперь все, Тэди в капкане. А за ним должны потянуть акул покрупнее…

Прервал их беседу мрачный Майк Рибер. Включив свое изображение, он монотонно доложил:

– Срочное, шеф. Центр сообщает: «При доставке Серого Кота и Чистильщика с космодрома в тюрьму машина потерпела аварию. Все пассажиры погибли». – Подождав, не будет ли каких распоряжений, Рибер отключился.

Скинертон сидел оглушенный. Биллинг задавал ему какие-то вопросы, но он ничего не слышал. В голове его вертелись одни и те же вопросы: «Кто предупредил Берча? Бирн? Он улетел, не имея понятия, когда и куда я отправлю эту пару. В Центральном управлении знал только шеф… Может быть, кто-то еще из его заместителей… Кто?»

– Дело лопнуло, Рони, – расслышал он наконец слова Биллинга и усмехнулся.

– Извини, Фред, я поторопился тебя вызвать… Несчастный случай…

– Везет Берчу на несчастные случаи.

– Везет, – повторил Скинертон, не глядя на журналиста.

– Но передачу я все равно сварганю, – бодро заверил его Биллинг. – Что сделано, того от тебя не отнимешь. Восемь тонн пыли – это произведет впечатление. Избиратели убедятся, что правительство не дремлет.

– Не дремлет, – автоматически согласился Скинертон. Он все еще задавал себе тот же вопрос: «Кто?»

10

В лаборатории начались дни запойного труда. Как охотники, напавшие на след неуловимого зверя, ученые шли вперед без устали, забывая о еде и сне, увлекаемые новыми и новыми доказательствами правильности избранного пути.

Велики были заслуги Цезаря, впервые позволившего увидеть связь работающего мозга с поведением, но как источник информации он был исчерпан довольно скоро. Кроме фона «радости бытия», «спирали поиска», полосы голода, его голограммы отразили еще состояние жажды. Обозначились и затейливые сочетания цветов дружелюбия, возникавших, как только собаку встречали ласковыми словами и поощряющим поглаживанием. Постоянными оказались и разрозненные пятна то ли обиды, то ли тревоги, когда экспериментаторы ошарашивали Цезаря незаслуженно сердитыми окриками или жестами.

Но в том калейдоскопе сменявшихся красок и узоров, которые возникали слева, эти зафиксированные, повторявшиеся сочетания были только крошечными островками в море непонятного, не поддававшегося расшифровке. Часто Цезарь просто лежал или сидел, не шевеля ни хвостом, ни ушами, а на голограмме продолжалась невесть что означавшая пляска разноцветных завитушек, штрихов, пересекавшихся в разных плоскостях, то стойко светившихся, то бесследно исчезавших. Мозг неустанно работал, а поведение собаки никак эту работу не объясняло.