Битва за хлеб. От продразверстки до коллективизации - [18]
«В стране было 3 млн безземельных крестьянских дворов и 5 млн имевших менее 5 дес. на хозяйство. Эти 8 млн хозяйств (57 %)[30] представляли крестьянскую бедноту.
За годы войны обнищание крестьян еще более усилилось. К 1917 г. безземельных дворов в Поволжье стало 11,2 %, в Промышленном районе – 9,4 %, в Северо-Западном – 7,2 %, в Земледельческом центре – 5,7 %.
Возросло число безлошадных дворов. В 1917 г. в Промышленном районе они составляли около 44 %. Особенно много их было в Нижегородской губернии – 54,1 %, в Московской – 48,6 % и Ярославской – 43 %. В Поволжье и Земледельческом центре безлошадные хозяйства составляли свыше трети дворов: в Тамбовской губернии – 33,7 %, Пензенской – 36,8 %, Саратовской – 37,5 %. Однолошадных хозяйств в 25 губерниях насчитывалось 47,5 %. Безземельные, безлошадные и однолошадные крестьяне представляли деревенскую бедноту, которая попадала в кабалу к зажиточным хозяевам. К 1917 г. их было около 70 %»[31].
Безземельные, безлошадные и значительная часть малоземельных однолошадных крестьян – это тот минимум, который в новых условиях, когда спрос на рабочие руки и многие изделия промыслов упал, а хлеб резко взлетел в цене, оказались перед призраком голодной смерти. Отсюда в ленинских тезисах это: «решительные, ни перед какими финансовыми жертвами не останавливающиеся, меры помощи деревенской бедноте». Тут, знаете ли, вопрос был не политический, а физиологический – выживут эти люди или нет.
Странные товарищи эти большевики: декларировали, что им на Россию наплевать, что она лишь вязанка хвороста для мирового пожара, – а людей жалели. Зачем? Брали бы пример с прекраснодушных господ либералов: выживает сильнейший, такова логика экономики! И хлопот меньше…
…Итак, если говорить о наличии товарного, то есть идущего на продажу, хлеба, мы имеем две стабильные и очень разные группы. Первая – это те 75 %, которые в лучшем случае могут с очень большим трудом, по голодной норме, прокормиться со своего поля. Вторая – та, которая имеет какие-то излишки хлеба сверх физиологической нормы. На самом деле она, конечно, гораздо меньше 25 %, поскольку многосемейных среди групп с большими наделами тоже много (потому и наделы большие, что много народу в избе).
Но и эта группа делится на две неравные части – середняки и богатые крестьяне-собственники, которых к тому времени стали звать кулаками. По оценке историка Т. Осиповой, зажиточных и богатых хозяйств, в которых имелись ощутимые излишки, было не больше 5 %.
В последние годы утверждается, что кулаком считали любого «справного» крестьянина. Но при сталинской коллективизации причисление зажиточного хозяина к кулакам исходя из благосостояния считалось перегибом, каралось соответственно нравам того времени, а имущество возвращалось. В рассказах о коллективизации все время мелькает другой критерий – использование наемного труда. Но опять же ясно, что один-два батрака – это не эксплуатация. Если в хозяйстве две лошади и один взрослый работник, без батрака всяко не обойдешься. Точно так же в городах наличие домработницы не делало человека «классово чуждым».
А кроме того, известная фраза об «истреблении кулачества как класса» показывает, что это было некое отдельное явление. Зажиточный крестьянин в экономическом и общественном плане отличается от бедняка лишь количественно, а класс – это иное качество, причем качество, как учили нас еще в школе, определяемое по отношению к средствам производства.
Так кто же он такой – кулак?
Послевоенный «Словарь русского языка» Ожегова определяет это понятие так: «Богатый крестьянин-собственник, эксплуатирующий батраков, бедняков», то есть микроскопический сельский помещик, использующий наемный труд. Такие, безусловно, существовали – должны же были нищие односельчане у кого-то батрачить, когда не стало помещиков. Но словарь Ожегова выпущен уже после сталинской коллективизации, и с начала ХХ века значение этого слова могло измениться.
Двинемся дальше в глубь времен – возьмем Даля. И вот тут нас ожидает сюрприз: по Далю, кулак – это «перекупщик, переторговщик, маклак, прасол, сводчик, особенно в хлебной торговле, на базарах и пристанях…»
Вот так так!
То же самое говорит и С. Кара-Мурза: «Вокруг этого понятия в годы перестройки был создан целый миф, его приравнивали к понятию „справный хозяин“ и представили образцом русской трудовой этики. На деле кулаками были главным образом крестьяне, оторвавшиеся от земли и промышлявшие ростовщичеством и торговлей». И, кстати, к слову «кулак» в русской деревне традиционно прибавлялись прозвища: «мироед» и «паук». Благодетеля пауком не назовут.
Исходя из этимологии, легко сообразить, кем был кулак к началу ХХ века. Естественно, каждый хозяин сам хлебом торговать не станет. В деревне просто обязаны были существовать мелкие перекупщики, которые скупали хлеб у односельчан и продавали более крупным оптовикам. Заодно, как люди торговые, они наверняка и держали лавку – должна же в селе существовать лавка, так кому ею и владеть, если не кулаку-перекупщику. Ну, и надо быть уже полным дураком, чтобы в таком положении не давать односельчанам деньги в долг – естественно, под проценты.
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? В чем подлинные причины чисток 1937 года? За что был расстрелян Михаил Тухачевский? И какое отношение ко всему этому имеет Адольф Гитлер? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы журналист Елена Прудникова и петербургский историк Александр Колпакиди. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Если послушать военных историков и мемуаристов, на всем протяжении Великой Отечественной войны умные генералы только и делали, что пытались объяснить штатскому тирану, как надлежит действовать. Иной раз тиран их слушал — и тогда Красная Армия побеждала. Или не слушал — и тогда случались катастрофические поражения. Но так ли все просто? Что вообще должен делать глава государства, понимающий, что не может выиграть надвигающуюся войну и что его армия заведомо не способна дать отпор агрессору? Как ему спасти страну от захвата, а народ от истребления? Эта задача стояла перед Сталиным в 1941 году, и он нашел выход, беспрецедентный, уникальный по своей сути и грандиозный по замыслам.... В новой книге Елены Прудниковой не только поднимается одна из сложнейших и противоречивых тем российской истории, но и впервые с 1953 года публикуется уничтоженная и изъятая из всех библиотек пьеса расстрелянного заместителя Берии Всеволода Меркулова «Инженер Сергеев». Во время войны она с триумфом обошла все ведущие сцены Советского Союза (Малый театр открывал ею свою новую сцену), а после была запрещена и забыта.
Антироссийская пропаганда 90-х годов держится, по сути, на четырех столпах. Это миф о репрессиях, миф о том, что Великая Отечественная воина вовсе не была Отечественной, миф о Катыни и миф о «голодоморе». Если первые три за последние десять лет уже изучены и частично или полностью опровергнуты, то «голодомор», по сути, никем и не изучался. История, будучи городской образованной дамой, мало интересуется крестьянским вопросом. Между тем, не осмыслив сути советской аграрной реформы и цены, которую наша страна заплатила за то, чтобы вырваться из феодализма, вообще невозможно понять то страшное и великое время.По сути, «голодомор» — окончательная цена дворянских гнезд, барышень в белых платьях, выездов и бриллиантов, Петергофа и Третьяковской галереи, побед русского оружия и кутежей русских миллионеров.
Почему Сталин, в высшей степени прагматичный и трезвый глава государства, накануне войны обезглавил армию? Почему Гитлер, имевший во всех завоеванных странах «пятую колонну», так и не сумел создать ее в СССР? В чем подлинные причины колоссальных чисток 1937 года? На эти и другие «неудобные» вопросы нашей истории ищут ответы петербургский историк Александр Колпакиди и журналист Елена Прудникова. Их версия событий хотя и не бесспорна, но оригинальна и отвечает на многие вопросы…
Еще со времен XX съезда началась, а в 90-е годы окончательно закрепилась в подходе к советской истории логика бразильского сериала. По этим нехитрым координатам раскладывается все. Социальные программы государства сводятся к экономике, экономика к политике, а политика к взаимоотношениям стандартных персонажей: деспотичный отец, верные слуги, покорные и непокорные сыновья и дочери, воинствующий дядюшка, погибший в противостоянии тирану, и непременный невинный страдалец.И вот тогда на авансцену вышли и закрепились в качестве главных страдальцев эпохи расстрелянный в 1937 году маршал Тухачевский со своими товарищами.
Сталинское время оболгано и все еще не понято. Хрущевский доклад на XX съезде партии — не более чем хватающий за душу рассказ о колоссальных необоснованных репрессиях, в ходе которых по указке злодея Сталина хватали невинных людей, пытали, и расстреливали без суда. Позднее официальные и «демократические» историки и журналисты, «ища себе чести, а князю славы», довели их число до десятков миллионов, а советский человек, привыкший доверять печатному слову и ученой степени, не сомневаясь, все это проглотил.Репрессии, без сомнения, были — и еще какие! Куда большие, чем живописал Хрущев, — и по числу жертв, и по жестокости, и по цинизму.
«История феодальных государств домогольской Индии и, в частности, Делийского султаната не исследовалась специально в советской востоковедной науке. Настоящая работа не претендует на исследование всех аспектов истории Делийского султаната XIII–XIV вв. В ней лишь делается попытка систематизации и анализа данных доступных… источников, проливающих свет на некоторые общие вопросы экономической, социальной и политической истории султаната, в частности на развитие форм собственности, положения крестьянства…» — из предисловия к книге.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
На основе многочисленных первоисточников исследованы общественно-политические, социально-экономические и культурные отношения горного края Армении — Сюника в эпоху развитого феодализма. Показана освободительная борьба закавказских народов в период нашествий турок-сельджуков, монголов и других восточных завоевателей. Введены в научный оборот новые письменные источники, в частности, лапидарные надписи, обнаруженные автором при раскопках усыпальницы сюникских правителей — монастыря Ваанаванк. Предназначена для историков-медиевистов, а также для широкого круга читателей.
В книге рассказывается об истории открытия и исследованиях одной из самых древних и загадочных культур доколумбовой Мезоамерики — ольмекской культуры. Дается характеристика наиболее крупных ольмекских центров (Сан-Лоренсо, Ла-Венты, Трес-Сапотес), рассматриваются проблемы интерпретации ольмекского искусства и религиозной системы. Автор — Табарев Андрей Владимирович — доктор исторических наук, главный научный сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН. Основная сфера интересов — культуры каменного века тихоокеанского бассейна и доколумбовой Америки;.
Грацианский Николай Павлович. О разделах земель у бургундов и у вестготов // Средние века. Выпуск 1. М.; Л., 1942. стр. 7—19.
Книга для чтения стройно, в меру детально, увлекательно освещает историю возникновения, развития, расцвета и падения Ромейского царства — Византийской империи, историю византийской Церкви, культуры и искусства, экономику, повседневную жизнь и менталитет византийцев. Разделы первых двух частей книги сопровождаются заданиями для самостоятельной работы, самообучения и подборкой письменных источников, позволяющих читателям изучать факты и развивать навыки самостоятельного критического осмысления прочитанного.
Начало политической биографии Ю.В. Андропова неразрывно связано с основной частью истории шестнадцатой союзной республики СССР – Карело-Финской ССР (1940–1956 гг.). Карельское время Андропова (1940–1951) обусловило его формирование как молодого перспективного политического деятеля, который прошел суровую школу становления в качестве руководителя молодежи, специалиста в области организации военной работы (подпольной деятельности в оккупированных районах, партизанского движения, аналитической разведки) в чрезвычайных условиях Великой Отечественной войны на Севере. Особая страница карельского времени Ю.В. Андропова скрыта за тайнами политического выживания в период позднего сталинизма.
Знак информационной продукции 16+Еще со времен XX съезда началась, а в 90-е годы окончательно закрепилась в подходе к советской истории логика бразильского сериала. По этим нехитрым координатам раскладывается все. Социальные программы государства сводятся к экономике, экономика к политике, а политика к взаимоотношениям стандартных персонажей: деспотичный отец, верные слуги, покорные и непокорные сыновья и дочери, воинствующий дядюшка, погибший в противостоянии тирану, и непременный невинный страдалец.И вот тогда на авансцену вышли и закрепились в качестве главных страдальцев эпохи расстрелянный в 1937 году маршал Тухачевский со своими товарищами.
Алексеевский равелин Петропавловской крепости – самая таинственная тюрьма Российской империи для важнейших государственных преступников. О тех, кто был заключен в ее стенах, не знали ни чины комендантского управления, ни те, кто служил в этой тюрьме. Сюда попадали исключительно по личному повелению царя – и мало кто покидал «Секретный дом». Книга Павла Елисеевича Щёголева (1877–1931), историка литературы и общественного движения, состоит из очерков разных лет, посвященных узникам Алексеевского равелина.
Книга известного российского историка С. С. Войтикова не имеет аналогов в историографии. Впервые на большом документальном материале, в контексте жестокой и бескомпромиссной борьбы за власть красных вождей – Ленина, Каменева, Рыкова, Сталина, Берии, Маленкова, Молотова и Хрущева, рассматривается неизвестное противостояние 1917–1964 гг. двух ключевых институтов советской политической системы: ЦК РСДРП(б) – РКП(б) – ВКП(б) – КПСС, с одной стороны, и Совета народных комиссаров (с 1946 г. Совета министров) – с другой.