Битов, или Новые сведения о человеке - [45]
У А. Битова на кухне
Я много раз садилась писать этот текст и начинала рассказывать какие-то сюжеты: пошли туда-то, сделали то-то. И вдруг я поняла, что эти сюжеты – не то. Когда я думаю о Битове, я слышу его смех – он закидывает голову, зажмуривается и хохочет – заразительно, как ребенок, смеется весь: телом, ртом, глазами. Еще, когда думаю о Битове, вижу, как он открывает дверь, чувствую запах табака, его спина в синем полосатом халате, потому что он, как только дверь открыл, так сразу и повернулся спиной и поскользил в своих тапочках-лыжах, громко шаркая и уже что-то рассказывая на ходу то ли мне, то ли другому сидящему на кухне гостю. На кухне часто кто-то сидел. Битов заваривал в турке крепкий кофе, на столе овсяное печенье, сыр «Виола», рюмки. Он выдавливал в рюмку лимон и сворачивал самокрутку фирмы Drug. Сидел нога на ногу, болтая одним коричневым кожаным тапком, и рассказывал, рассказывал.
Когда я приходила к Битову, никогда не знала, о чем пойдет речь. Он мог думать до прихода гостя о чем угодно, но только не о том, что можно было бы предположить. Битов рассуждал о коротких рассказах, составлял из букв имени слова и доказывал, что эти слова описывают характер, для него большое значение имели цифры. Почти все, о чем Битов размышлял, так или иначе попадало в тексты. Даже когда он отнекивался.
Наталья Михайловна всегда говорила, что «Вид неба Трои» – это про нее. Битов этот разговор не поддерживал. И вот однажды, когда Натальи Михайловны уже не стало, мы гуляли по Петроградке, и он показал мне на дом: «Вот здесь мы целовались с Натальей в Трое».
Одну главу в «Преподавателе симметрии» он отказывался мне показывать, выдав всю остальную рукопись. «Андрей Георгиевич, я так диссертацию не допишу, мне нужна эта глава». И когда я ее получила, удивилась и расстроилась. В этой главе были стихи, которые он читал мне однажды в Токсово, и я узнавала какие-то моменты, но никак не могла эту главу расшифровать. В итоговую версию романа кое-что из рукописи не попало. И я надеюсь когда-нибудь найти ключ к этому тексту, тексту-шифру.
Я думаю, очень немногие собеседники Битова понимали все, что он говорил. Я тоже понимала не всегда и не все, иногда переспрашивала, просила объяснить. Я по образованию филолог, но мне часто не хватало базы, чтобы понять интертекстуальность его речи, в которой было слишком много отсылок к тому, что казалось ему очевидным, но вгоняло посетителей в ступор. Андрей Георгиевич подчеркивал, что мало читает, хвастался, что не читал «Евгения Онегина», но это было лукавством. Все книги, которые он читал, он читал медленно, внимательно и глубоко, говорил: «Вот Пушкин – у него каждое слово надо взять и понять. Он очень боялся празднословия и много раз вымаливал у высших сил, чтоб его не было. Надо научиться непразднословно читать, и только тогда уже начинает доходить каждое слово:
Ни одного лишнего слова! Вот тебе всё описание бытия творческого, какое может быть».
Битов легко цитировал, каждый день учил наизусть стихи, чтобы тренировать память. Андрей Георгиевич говорил, что гадалка ему нагадала, что он проживет до 78 лет без маразма, а дальше с маразмом. Маразма он боялся и делал все, чтобы его предотвратить.
Я с боязнью наблюдала, как он подбирается к дате 78. Есть люди, которые устают жить. Битов жил жадно. Он говорил, что человек все что угодно отдаст за еще один удар сердца. Помню, мы как-то стояли в очереди в магазине и мимо нас пронесся ребенок, а потом остановился и стал что-то рассматривать. «Какой живой!» – с восхищением сказал Битов. Это слово «живой» я слышала от него часто.
Как-то я спросила Битова, о чем он писал в «Автобусе», что же было там «самым важным, главным, так сказать»? «Я думаю, что сама жизнь. Понимаешь? И ничего более важного и всеобъемлющего я не знаю. Надо жить и, по мере возможностей, с жизнью справляться и ее постигать – и тогда, возможно, не наделаешь много глупостей и гадостей. Может быть, вдруг удастся и что-то доброе сделать», – ответил Битов.
Андрей Георгиевич жил со вкусом, жил, играя, наслаждаясь, внутри текста и то и дело из жизни залезая в текст. Он лазал в 70 лет через забор, ухаживал за женщинами и все время прикалывался.
Как-то мы с режиссером Ильей Соболевским решили снять небольшой игровой фильм по рассказу «Автобус». По нашему замыслу я должна была ехать в «Автобусе» и читать рассказ, а когда я выходила в конце, Битов должен был подать мне руку и прочитать последний абзац из рассказа: «И когда я стану абсолютно свободен, я лягу на полянку и буду долго-долго смотреть в небо – всю жизнь». Андрей Георгиевич, поворчав, что своим писклявым голосом я испорчу его рассказ, все-таки согласился участвовать в нашей авантюре. Но когда пришло время последней сцены, он подал мне руку со словами: «Ну привет! Тебе есть где остановиться? Пойдем ко мне? Или, как Анна Каренина, под поезд?». Дубль был снят, и переснимать Битов отказался.
