Битов, или Новые сведения о человеке - [19]

Присутствовали на этом вечере и мы – Татьяна Дольник (вдова Виктора Дольника, прототипа героя книги «Птицы, или Новые сведения о человеке») и я. Мы с сожалением отметили, что никто из выступающих не рассказал о том значительном пласте жизни Андрея Битова, который был связан с орнитологами. Биологическая станция «Рыбачий» на Куршской косе в Прибалтике – небольшой филиал ленинградского Зоологического института Академии наук СССР. Здесь, в бывшей Восточной Пруссии, с 1956 года усилиями профессора-энтузиаста Льва Осиповича Белопольского, а затем и профессора Виктора Рафаэльевича Дольника (в тексте Битова – доктор Д.), были возрождены интенсивные исследования птиц на одном из самых массовых путей их миграций. Во время Второй мировой войны исследования прежней, немецкой, широко известной орнитологической станции «Vogelwarte Rossitten» были прерваны. На этой станции в свое время было налажено научное кольцевание птиц, изобретенное в 1899 году Гансом Христианом Мортенсеном в Дании. Мы пошли дальше предшественников: в этом месте Куршской косы наша Биостанция впервые в орнитологической практике соорудила огромные, так называемые «Рыбачинские ловушки для птиц», ими можно было поймать (разумеется, в целях кольцевания) до нескольких тысяч птиц – даже в один день при массовой миграции…

А. Битов на Куршской косе с вороной Кларой

Орнитолог В. Паевский

Я постараюсь здесь кратко рассказать об этой странице жизни Андрея Битова. Ведь она нашла весомое и – что говорить! – прекрасное отражение и в его творчестве.

Куршская коса! Размеренный шум морского прибоя, необъятные пустынные дюны, над которыми пролетают бесчисленные стаи птиц, поющий под ногами чистейший песок, янтарные россыпи на берегу… Все, кто приезжал в те годы на косу, безлюдную по причине пограничного режима, проникался очарованием и огромных песчаных дюн со стороны залива, и бесконечных зарослей низкорослой горной сосны, окаймленных ежевичными кустами, и беспрерывным пением зябликов и славок… Андрей Битов впервые появился на нашем полевом стационаре «Fringilla» в августе 1969 года. Приехал он вместе со своей второй супругой Ольгой Шамборант, посещавшей нас и ранее, сотрудницей известного московского Института химии природных соединений (ныне Институт биоорганической химии).

Наш стационар был удален от ближайшего поселка на двенадцать километров, в просторечии его так и называли – «Двенадцатый». Мы жили маленьким сплоченным коллективом всего из четырех человек. Большая часть сотрудников станции жили и работали в главном здании – в поселке Рыбачий, но они иногда появлялись и на стационаре.

Битов приезжал именно к нам, на Двенадцатый, причем регулярно, на долгие сроки в летние сезоны многих лет… По крайней мере до начала 1980-х годов.

Впоследствии он также иногда появлялся на Куршской косе, но уже кратковременно. Поселялся Андрей в разных местах нашего «пункта». Иногда на чердаке, иногда, во время моего отпуска, в моем так называемом «панском» домике (Пан тогда было моим прозвищем). Жили мы практически бок о бок, столовая была общая. Там проходили вечерние чайные, а иногда и не только чайные, посиделки, обсуждения суеты нашего маленького мирка. Но и мира окружающего – с новостями, услышанными из всяких радиоголосов, и при этом – анекдоты и дружеское подшучивание, перемежаемое вдруг выросшей в разговоре очередной научной проблемой… Такова была обычная картина того времени.

Занимая разные помещения в наших домиках лачужного типа, Андрей Битов творил там ставшие современной классикой романы, включая «Пушкинский дом», и часто осчастливливал нас возможностью читать их в рукописи. Помню, что в беседах с ним я не раз говорил ему о том, что на меня произвели огромное впечатление его ранние рассказы, такие как «Пенелопа», «Сад», «Дверь», а вот текущая его проза кажется очень усложненной и трудной для восприятия обычного человека. Однако беседовать с Битовым было нелегко, поскольку его философски-образная манера мыслить, подчас парадоксально, иногда с трудом понималась в обычном разговоре.

Говорил мне Андрей и о том, что обычная человеческая жизнь протекает внешне спокойно, как бы «без эксцессов». Стоит ли ставить героев в искусственно создаваемые автором внешние критические ситуации? Он считал – нет, не стоит. Он в жизни, в поведении птиц, погоды, в психологии людей – самых простых, ежедневных – умел видеть тайную суть. Да, это было неожиданно…

Наиболее часто Андрей беседовал с Виктором Дольником, нашим ровесником, но уже тогда директором нашей биостанции (Битов и я родились с разницей в месяц в самый жестокий энкавэдэшный 1937 год, а Дольник – годом позднее). Эти беседы, проходившие часто во время неспешных продолжительных прогулок по морскому берегу, касались проблем биологической эволюции и этологии.

Андрей позже признался, что беседы с Дольником произвели на него неизгладимое впечатление – открыли ему глаза на природу и на человеческое общество с совершенно новой стороны.

Несмотря на то что мы просили Андрея не писать о нас и нашей жизни (мы были просто по горло сыты, напичканы статьями о нас и наших птичках от многочисленных проезжавших мимо журналистов), он, слава богу, все же не утерпел и написал повесть «Птицы, или Новые сведения о человеке». Она была вначале предложена журналу «Аврора», но из-за вмешательства тогдашнего вездесущего партийного ока в лице ленинградского обкома КПСС печать затормозили. Интересно, что же они там крамольного нашли?.. И «Птицы» чудом, как писал потом Битов, были опубликованы в книге «Дни человека» в 1976 году, с посвящением «В. Р. Дольнику». В этой повести Виктор Дольник фигурирует под именем «доктор Д.».