Битники. Великий отказ, или Путешествие в поисках Америки - [85]
Человек Просвещения, он хорошо усвоил урок новоевропейской науко-техники, завещанный ему и всем нам ее отцом-основателем Галилео Галилеем, урок, доведенный до логического предела – или, если перевернуть эту формулу, до самого предела логического. В ясном виде этот урок сформулирован Кантом: мы познаем в природе только то, что заранее в нее вложили. Так естествоиспытатель подходит к «природе» с инструментом, сконструированным по лекалам познающего разума, то есть с инструментом, который несет в себе не вопрос или не только вопрос, но и готовый ответ – в форме закона и правила своей конструкции. Не правда ли, очевидно: всё, что мы измерим метром, будет метрическим?..
Остальное, как говорится не без скрытой иронии, дело техники. К примеру, техники нарезок, изящно выводящей длящийся эксперимент на новые уровни, если не сказать вершины научной точности. Литература должна создавать то, что должно произойти, говорит мистер Ли. Именно так и вышло, точнее, произошло: плоть, опытным путем оголенная до нервных окончаний, выговаривала под литературными пытками только самое себя – ибо только самое себя она видела в камере из зеркал своей извращенной рациональности. Техника нарезок – как техника тонкой и изощренной китайской пытки «тысячью порезами» – хочется сказать, тысячью нарезками. Уильям С. Берроуз – настоящий европейский ученый еще и потому, что он создает технику, которая затем сама создает все результаты его блестящих и страшных исследований.
Барри Майлз рассказывает о нарезках: «В сущности, метод был очень простым. Бралась напечатанная на машинке или в типографии страница, разрезалась на две половинки по вертикали, а потом – по горизонтали, таким образом, получалось четыре небольших куска текста. Они менялись местами, и получалась новая страница. Часто это было похоже на оригинал, но вскоре Билл с Брайоном поняли, что, если, к примеру, это был политический текст, это помогало читать между строчек, они резали слова и понимали, что же на самом деле имели в виду политики, говоря то или иное. Они поняли, что, разрезая знакомые страницы, принадлежащие перу Шекспира или Рембо, тексты которых утратили свой первоначальный смысл из-за того, что их постоянно приводили в пример, дают произведениям второе дыхание»[201].
Теперь нам всё известно: нужно взять некий текст, порезать его и совместить его части в каком-то ином порядке – получим новый текст, и, хотя содержание его остается точь-в-точь прежним, все слова те же, новый текст изменяет свой смысл. Это как тело, части которого можно поменять местами и получить новое тело (задница становится головой). Вот оно, решительное отрицание математического табу: от перемены мест слагаемых изменяется сумма. Так – не совсем пером, а скорее ножом – выделывается совершенно безумная, непредсказуемая литература. Поразительно, как близко то, что сделали Берроуз с Гайсиным, к грандиозному проекту деконструкции, в то же самое время, к тому же в том же месте провозглашенному Жаком Деррида.
Конечно, у них совершенно разные цели, но похожая техника, если не сказать тактика: их интересует иной текст, который они могут получить из того же самого, уже знакомого им текста. Так мы доказываем, что нет ничего тождественного, ибо даже тождественное является иным по отношению к самому себе. Таким образом, мы говорим о технике получения иного из тождественного, технике, реализованной в литературе и в философии. От автора (хотя кто там и тогда относился к этому понятию всерьез?) требуется одно: не изменяя текст ни на йоту, сделать так, чтобы он проявил свою сокрытую внутреннюю инаковость, так, чтобы текст пришел в движение и сам стал себя менять. Деррида тоже «вырезал» фрагменты чужих текстов, переставляя их местами, он ставил в стык те из них, которые помогали прочитать друг друга по-новому – словом, он пытался, не меняя содержания текстов, показать, что тексты умеют меняться и сами по себе.
Итак, проведем деконструкцию, что-то вроде cut-up в философии: пускай Ницше прочитает Руссо, а Руссо раскроет сокрытого Фрейда, и Фрейд, положим, разоблачит сам себя. Разберем текст на части (де-) и соберем обратно (конструкция), но в ином порядке – получим бесконечную цепочку различий, ставящую под сомнение сам принцип тождества, ибо всякий тождественный текст можно прочитать иначе. Деррида, что уж там, тоже экспериментатор, и у него высокие ставки: его эксперимент обладает революционными потенциями, ибо он подрывает монолит логоцентризма, то есть контроля, господства и власти, сокрытых внутри самого логоса – разума и просто слова. И Берроуз революционер – в этом смысле?
Да, Берроуз не меньший, если не больший революционер: «Не станет частной жизни – не станет стыда, и мы вернемся в райские кущи, где Бог не пасет нас, словно штатный сыскарь с магнитофоном. Книги и фильмы откровенного содержания – первый шаг в верном направлении. Стыд и страх – это оружие в лапах Никсона, средство политического контроля»[202]. Дальше – больше. На вопрос: «Как вы относитесь к студенческим беспорядкам и насилию?» – ответ: «Их надо устраивать почаще. Молодежь Запада обманывали, продавали и предавали. Молодым людям следует разобрать правительство по кирпичикам, чтобы не сгореть в ядерном огне»
В данной книге историк философии, литератор и популярный лектор Дмитрий Хаустов вводит читателя в интересный и запутанный мир философии постмодерна, где обитают такие яркие и оригинальные фигуры, как Жан Бодрийяр, Жак Деррида, Жиль Делез и другие. Обладая талантом говорить просто о сложном, автор помогает сориентироваться в актуальном пространстве постсовременной мысли.
В этой книге, идейном продолжении «Битников», литератор и историк философии Дмитрий Хаустов предлагает читателю поближе познакомиться с культовым американским писателем и поэтом Чарльзом Буковски. Что скрывается за мифом «Буковски» – маргинала для маргиналов, скандального и сентиментального, брутального и трогательного, вечно пьяного мастера слова? В поисках неуловимой идентичности Буковски автор обращается к его насыщенной биографии, к истории американской литературы, концептам современной философии, культурно-историческому контексту, и, главное, к блестящим текстам великого хулигана XX века.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В Тибетской книге мертвых описана типичная посмертная участь неподготовленного человека, каких среди нас – большинство. Ее цель – помочь нам, объяснить, каким именно образом наши поступки и психические состояния влияют на наше посмертье. Но ценность Тибетской книги мертвых заключается не только в подготовке к смерти. Нет никакой необходимости умирать, чтобы воспользоваться ее советами. Они настолько психологичны и применимы в нашей теперешней жизни, что ими можно и нужно руководствоваться прямо сейчас, не дожидаясь последнего часа.
На основе анализа уникальных средневековых источников известный российский востоковед Александр Игнатенко прослеживает влияние категории Зеркало на становление исламской спекулятивной мысли – философии, теологии, теоретического мистицизма, этики. Эта категория, начавшая формироваться в Коране и хадисах (исламском Предании) и находившаяся в постоянной динамике, стала системообразующей для ислама – определявшей не только то или иное решение конкретных философских и теологических проблем, но и общее направление и конечные результаты эволюции спекулятивной мысли в культуре, в которой действовало табу на изображение живых одухотворенных существ.
Книга посвящена жизни и творчеству М. В. Ломоносова (1711—1765), выдающегося русского ученого, естествоиспытателя, основоположника физической химии, философа, историка, поэта. Основное внимание автор уделяет философским взглядам ученого, его материалистической «корпускулярной философии».Для широкого круга читателей.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.
В монографии раскрыты научные и философские основания ноосферного прорыва России в свое будущее в XXI веке. Позитивная футурология предполагает концепцию ноосферной стратегии развития России, которая позволит ей избежать экологической гибели и позиционировать ноосферную модель избавления человечества от исчезновения в XXI веке. Книга адресована широкому кругу интеллектуальных читателей, небезразличных к судьбам России, человеческого разума и человечества. Основная идейная линия произведения восходит к учению В.И.