Битая карта абвера - [24]

— Все, что ты сказал о лейтенанте, Иван Федорович, не имеет прямого отношения к контрразведке и тем более к теме оперативного совещания, — довольно резко резюмировал Кузьменко.

Ну зачем эта резкость? — подумал о заместителе Петров. Любит он поучать других.

Кузьменко не обратил внимания на пристальный взгляд начальника отдела.

— Легко заподозрить человека, труднее получить доказательства его вины. Сотрудник контрразведки не должен руководствоваться эмоциями, — отчитывал он Рязанова. — Подозрения должны основываться на фактах. А у тебя их нет.

Формально Кузьменко был прав. И все же Петров решил дослушать молодого чекиста.

— Пусть выскажется до конца.

— Я согласен с замечанием капитана госбезопасности. Действительно, в моем докладе много эмоций. Но не нравится мне Востриков, в чем-то он фальшивит, — настаивал на своем Рязанов.

— А как к нему относятся сослуживцы? — спросил Петров.

— Говорят, что он умеет ценить доброе отношение к нему, в долгу не остается.

— Это уже говорит о многом. И я бы на твоем месте не отвлекался по пустякам, — поучительно произнес Кузьменко.

Наступила тишина. Рязанов сел. Было заметно, что он волнуется.

Николай Антонович, зная, что на Рязанова больше действует подчеркнуто спокойный тон, заговорил, скорее рассуждая сам с собой, чем обращаясь к Кузьменко:

— Думаю, мы ничего не потеряем, разрешив товарищу Рязанову продолжить наблюдение за Востриковым. Если он убедится, что его подозрения в отношении лейтенанта необоснованны, — это тоже результат. Но меньше эмоций, Иван Федорович. Нужны факты и еще раз факты. — И обращаясь ко всему оперативному составу, твердо сказал: — Наша первоочередная задача — как можно скорее найти и обезвредить немецкого радиста.

Рязанов регулярно докладывал Петрову о результатах наблюдения за Востриковым. Интересного в оперативном плане ничего не было. Складывалось впечатление, что молодой командир просто несерьезный, человек бесшабашный и весьма общительный. Было известно, что он, пренебрегая служебными обязанностями, много времени тратил на разговоры с девушками из роты связи и военторга. Но почему Востриков предпринимал меры предосторожности, посещая квартиру санитарки эвакогоспиталя Хвостиковой?

Вскоре контрразведка получила ответ и на этот вопрос. В особый отдел пришла девушка — писарь одного из отделов штаба и рассказала, что Востриков, как бы между прочим, интересовался у нее, соответствует ли действительности разговор о передислокации некоторых частей армии в связи с предполагаемым контрнаступлением и как скоро это произойдет. Свой вопрос мотивировал беспокойством, будет ли в этом случае передислоцирован эвакогоспиталь, в котором санитаркой работает его невеста.

Можно было объяснить необычность отношений лейтенанта с Хвостиковой тем, что у него появилось настоящее, глубокое чувство и он теперь оберегает свою репутацию. Однако подготовка контрнаступления держалась в строгом секрете. Интерес лейтенанта, не входившего в командный состав, которому было известно о подготовке военных действий, настораживал. По указанию Петрова Рязанов занялся более глубоким изучением Хвостиковой. Контрразведке стало известно, что санитарка выясняла у раненых, из каких они частей, кто их командир, где дислоцируется часть.

Рязанов узнал, что Хвостикова проживала на временно оккупированной немцами территории и перешла линию фронта, чтобы ее не угнали в Германию. Командование госпиталя характеризовало ее положительно. Однако он обратил внимание начальника отдела на одну любопытную деталь: вскоре после ее появления в городе радиоконтрразведка зафиксировала работу вражеского радиоцентра, наиболее устойчивый прием позывных которого фиксировался в зоне дислокации армии.

— Даже если Хвостикова и связана с немецкой разведкой, все же она не тот агент, над радиограммами которого работает Центр. Я в этом уверен. Но за Востриковым и за ней следует усилить наблюдение. Ее интерес к дислокации частей не случаен. Вполне возможно, что она заброшена к нам противником, — сделал вывод Петров, в очередной раз выслушав Рязанова.

Тот согласился с ним, высказав предположение, что она могла быть радисткой, а, значит, не исключена возможность выхода через нее на основного агента.

— Вы интересовались, когда Востриков приступил к службе в нашей армии? —спросил Петров.

— Почти одновременно с поступлением Хвостиковой в госпиталь. Я, Николай Антонович, послал фотокарточку Вострикова в военное училище для опознания. Дело в том, что Востриков представился в штабе через два дня после обнаружения трупа пока неопознанного лейтенанта.

9

Петрову доложили, что плененный партизанами обер-лейтенант желает сообщить нечто, заслуживающее внимание советской контрразведки.

В сопровождении конвойного в кабинет вошел высокий средних лет офицер. В его серых глазах не было высокомерия, которое Петров иногда улавливал в глазах пленных немецких офицеров. Но не было в них и страха. Держался спокойно, даже несколько уверенно.

Николай Антонович через переводчика поинтересовался, чем вызвано желание обер-лейтенанта встретиться с представителем военной контрразведки. Офицер не дослушал переводчика и довольно чисто сказал по-русски: