Биро-Биджан - [46]

— Фекла пакуется!..

НА РИСОВЫХ ПОЛЯХ

Про Лейзера из Винницы все говорили, что он совсем не идейный, он подлиза, а не идейный. О!

Но Лейзер пожимал молодыми узкими плечами и говорил, что ему это все равно, пусть говорят. И, чтобы ему лучше верили, он повторял дважды:

— Все равно. Пусть говорят. Все равно. Пусть говорят.

Лейзер только позже понял, что никто ему не верит. И это ему таки было обидно. Он просто из кожи лез, доказывая, что он не подлиза, а таки идейный.

Когда все еще спали, Лейзер уже стоял во рву и копал. Он сам копал, сам насыпал в тачку и сам хотел эту тачку везти, но она не хотела стоять на узкой доске, перекинутой через ров. И каждый раз, когда Лейзер кидал на нее лопату земли, тачка переворачивалась и падала то на ту, то на эту сторону.

Лейзер дал себе слово сыпать землю на середину тачки, но лопата не хотела слушать Лейзерова слова и выбрасывала землю то на ту, то на эту сторону, переворачивая тем самым и тачку.

Лейзер привязал ручки от тачки к доске. Это была, безусловно, идея. Но это отняло много времени. Лейзер даже вспотел, а работы было мало видно. После каждой тачки он заглядывал в ров, чтобы увидеть, много ли он уже выкопал и будет ли это видно. Но ему все казалось, что никто этого не заметит, хоть он выкопал уже «немалый кусочек». Тогда он поднялся выше к тому месту, где еще не копалось. Тут он снимет верхнюю землю на один штык. Землю можно не возить, а только откидывать. А тут, если немножко выкопаешь, то уже видно работу. Лейзер копал и отбрасывал, пока не увидел, что из маленьких деревянных домиков кто-то вышел. Тогда он повернулся спиной к домикам и изо всех сил начал копать и отбрасывать, копать и отбрасывать… Потом он выпрямился, вытер пот и про себя проговорил:

— Фу-у! Заработался…

Он хотел сказать так, чтобы те, кто крутятся там, между домиками, услышали, поэтому он еще раз вытер пот и громко крикнул:

— Вот так-то, не зря, большой кусок работы сделал.

Лейзер посмотрел на домики и на тех, кто там ходил, и понял, что никто его не слышит.

И ему уже досадно стало, что он так выкрикнул. Они, может, действительно таки правы, дразня его «подлизой». А чего он подлиза? Разве он подлизывается к кому-нибудь? Нет, он не подлизывается. Может, где-то немно

жечко можно его назвать «хвастуном». Но это ему безразлично, пусть говорят, и он снова повторил дважды:

— Мне все равно, пусть говорят.

Потом Лейзер отправился к домикам свежепротоптанной тропинкой. Он таки был рад. Пусть на него говорят, а он все ж таки, когда все спали, поработал таки хорошо. Даже и не чувствовал, как его гнус кусал. Все они выходят на работу только в девять-десять утра, потому что тогда до пяти пополудни меньше комаров. Они лучше будут работать под горячим солнцем, чем с тем гнусом. Лейзер считает, что это не так уж страшно. Если хорошо работаешь и увлечен работой, то и гнуса того не чувствуешь. Пусть его назовут «подлизой», а он таки скажет свое, чтобы работали целый день. А тогда таки можно будет еще что-нибудь сделать. Да и таки хорошо заработать.

… На «трех балаганах» (место, где переселенцы копают канавы для рисовых плантаций — примеч. авт.) кипит работа. Да где же это на свете видано такое? Есть приказ от старост, что, кто не выйдет на работу, тому не давать есть. Но лопат для тех, кто хочет идти на работу, не хватает. Как кто придет к Рефоелу Муляру, который заведует всем продовольствием, с криком:

— Выдавайте есть!

Тогда Рефоел корчит свое желто-скорченное лицо и сочувственно отвечает:

— Такое имею я распоряжение: не давать есть тем, кто не идет на работу.

— Так дайте же лопаты!

— Так что же я вам из себя сделаю, что ли? — с вынужденной улыбкой спрашивает Рефоел и демонстрирует на лице сочувствие. — Из себя я лопат сделать не могу.

Цодек Штупер, тот, который сам себя «уполномочил уполномоченным», собрал компанию и кричал, что сейчас он пойдет к этому старому стервецу, к каменщику, и повыбивает ему зубы. А что же, как не не идут на работу, то не надо есть давать?.. Надо дать. Потому что нельзя человеку голодать. В Биро-Биджан не ехали голодать. А если они будут вытворять вот такие «стервозные» штуки, то пусть дадут на расходы и «на все», тогда можно и назад поехать. Никто не приезжал сюда, чтобы умереть от голода. От голода умирать никто не хочет. Есть надо дать. А про работу поздней поговорим. А старому стервецу все равно надо зубы выбить.

Цодек, разговаривая, заикается и спешит, как будто во рту у него горячая картошка. А слова у него получаются гнусавые, под нос, как будто у него насморк. Но те, кто слушают его, теперь хорошо его понимают. Он говорит, что восстанет за их обиду — он вот сейчас пойдет и достанет есть даже для тех, кто не работает.

Когда Цодек Штупер подошел к балагану, где размещается «хлебодар» Рефоел Муляр с продуктами, то возле Рефоела стоял Лейзер винницкий и что-то горячо доказывал.

— Ах, и подлиза же. Смотри. Даже и к Рефоелу подлизывается. — Когда-нибудь запустит Цодек в этого подхалима, что он аж девятнадцать раз перевернется, а потом встанет и покатится аж до речки Самары, а оттуда поплывет до Амура…

Цодек оглядывается на компанию, которая идет за ним помогать, чтобы посмотреть на их лица — хорошо ли он сказал? — Конечно, хорошо. Хоть Цодек и заикается, гнусавит, а все-таки его все поняли и заходятся хохотом.