Биро-Биджан - [48]

— Сун-Ят-Цен! Чан-Цо-Лин! Хун-Хун-Хуз!

И далеко между повитыми туманом горами шумит неизвестный:

— Га-го! Го-ги-гу!

Цодеку это понравилось, и он снова перекликается с неизвестным:

— Та-та!

И неизвестный с далеких повитых туманом гор отвечает неясно и протяжно:

— Г-га! Г-га-а-а!

Красноармеец в зеленой шапке высунул голову из палатки и зовет переселенца. Немного погодя стали слышны скрежет и шорох пил. Это пришла уже известная столетняя пара пилить дрова для кораблей с красными флажками, которые плавают вверх и вниз по Амуру.

«Делегаты» выкупались в широкой серой реке и пошли на конторский двор ждать. Тут они сели на новенькие, свежие, пахнущие доски и завели между собой разговор. Нисель-столяр, тот, который, увидев доску, да еще и новую, должен вымерять ее вдоль, вширь и в толщину — объясняет, что эти тоненькие дощечки годятся только на то, чтобы из них колоть щепки для самовара. Жаль, что они мокрые и не будут гореть, а чтобы сделать из них что-нибудь путное — они не годятся.

Бенчик, варшавский портной из Баку, вдруг предлагает отказаться от того, чтобы идти к Малкину. Потому что Малкин так будет кричать и ругаться, что и жизни не рад будешь. Он может приказать утопиться в Амуре. Бенчик говорит, что озетовский уполномоченный товарищ Малкин ругается, как торговка на польском рынке.

— Ничего, не переживайте. — Цодек Штупер берет «уполномоченного» на себя. Цодек первым войдет к Малкину. Цодек ему такого задаст, что он забудет, как надуваться синим своим носом, как индюк. Цодек заикается, говорит так, как будто горячую лапшу хватает и гнусавит, как будто у него насморк. Но его все хорошо понимают. Делегаты «уполномочивают» его, чтобы он так накричал на Малкина, чтобы у того потемнело в глазах.

Давид Файнман щурил черные усталые глаза и думал, как бы ему удержать Малкина от скандала. А особенно, как спасти положение. Он морщил загорелое лицо, еще думал и, наконец, пришел к выводу, что Малкин так же виноват во всех трудностях, как Амур, который лежит перед его глазами и который такой серый; или как речка Самара, которая разлилась и не пропускает в село закупить продукты.

Про лопаты… почему не догадались взять лопаты с собой… Давид морщил уставшее лицо, жмурил блестящие глаза и сам себе сказал, что Малкин в этом виноват настолько, насколько и остальные в этом виноваты.

— Все в этом виноваты. — Неожиданно для всех выкрикнул Давид Файнман. Все оглянулись и удивленно его оглядели. Давид смутился. Он разгладил морщины на лице и неожиданно сказал:

— Я предлагаю не идти к Малкину, незачем к нему идти.

Давид понял, что ляпнул глупость. Не эти слова он сейчас должен сказать. Переселенцы накинулись на него и готовы были его разорвать.

Бенчик, варшавский портной из Баку, тряс своими длинными светлыми космами и выкрикивал: «Ка-ак! Как это так, не дают есть, если нет лопат! Сидим тут так долго, а домой семьям еще на нитку не послали. Как это столько времени дурят взрослых людей!»

Удлиненное лицо Бенчика было бледным. Синие губы его дрожали. Но Бенчик тряхнул длинными волосами и внезапно начал смеяться:

— Это шутка, я думал, это митинг. Парни, не грустите!

— Что за смех! С чего тут смеяться! — Хоть Цодек Штупер сам смеется всем своим птичьим лицом, но спрашивает, что за смех. Надо им всем выбить зубы, а Малкину надо оторвать его синий нос. Надо, чтобы дали есть, и «никаких». Будет работа — то и работать будут, не будет — никто ее не пойдет искать. Но надо, чтобы дали есть, и точка…

Совершенно неожиданно, как из-под земли, появился Малкин.

Он шел прямо к переселенцам и возле досок с улыбкой высыпал:

— Товарищи пионеры, чтоб я так жил с вами и с вашими женами вместе, сегодня прекрасная погода. Сегодня можно работать так, чтобы черти в богову могилу залезли.

На доброжелательность, шутливость и остроты Малкина компания меньше всего рассчитывала. Цодек Штупер выдвинулся вперед, усмехнулся своим противным птичьим лицом и прогнусавил:

— Н-но, товарищ Малкин, в-вы же сами понимаете. В-вы же понимаете сами, что есть н-надо. А старый стервец н-не хочет д-давать есть. Д-даже к-курить. Чтобы голодали, да и все, г-голодали, да и все.

— То, что я понимаю, я понимаю для себя, а не для вас. Вы не должны мне это подчеркивать. — Малкин уже говорил, как всегда, сурово.

Цодек внезапно опустил напряженное лицо. С противно-просящего поменял его на противно-недовольное и потихоньку, как будто пристыжено, отошел.

За ним, как за покойником, пошли остальные.

Отойдя подальше, Бенчик неожиданно спросил:

— Парни, вы когда-нибудь изучали пятикнижие?

— Ну, ну?..

— В этом самом пятикнижии описан какой-то царь Артаксеркс. Вот такой самый Артарксеркс этот Малкин. Как вылитый. Ну просто, как на него примерено и пошито. Тот был царь, который хотел править всем миром. И этот Малкин точно также.

— Сравнил! — Выкрикнул кто-то. — Тот имел Амана советником и слушался всех его советов.

Бенчик моргал хитрыми глубокими глазками и встряхивал белесым чубом:

— Ну, так это не Артаксеркс, это другой царь. Он ни у кого ничего не спрашивает и никого не слушает.

— А я говорю, что он Мусалин, — объяснил Зелик, сапожник из Киева, человек, который знает все на свете, — там, в Италии, все диктаторы и у всех длинные синие носы, это оттого, что море… И Зелик-сапожник, который знает все на свете, объяснил, как море в Италии, что тоже синее, «девствует» на людей и на их носы. Зелик говорил это серьезно и равнодушно. Не хотят ему верить, то и не надо. Он в этом уверен, потому что точно знает.