Биро-Биджан - [47]

— Что за смех? Тут совсем нечего смеяться.

Лейзер винницкий считает, что тут совсем не надо смеяться. Он предлагает, чтобы теми лопатами, которые есть, работали в две смены. Тогда уже на работе будет вдвое больше людей. А до того можно еще занять лопат у корейцев, а остальные пусть в Екатерино-Никольское, к уполномоченному Малкину с делегацией.

— Подумать только! — Кто это просил у Лейзера совета? В любом случае, не Рефоел Муляр. Разве все дело в лопатах? Дело в том, что «Самара» разлилась и нельзя проехать в село Самарку за продуктами. А немного продуктов, что тут есть, хватит только для тех, кто работает.

— Дайте же лопаты, то и мы пойдем работать.

— Я из себя не сделаю.

— Дайте же есть.

— У меня такое распоряжение. Сам я человек маленький. Я не могу не послушаться.

— А, болячка твоей матери. видел маленького человека? Строит из себя любимчика. Выбить ему зубы, и точка.

— Ехать к Малкину с делегацией, и все.

— Прогнать Рефоела, забрать продукты и разделить.

— Пусть хоть махорки даст покурить.

— К Малкину с делегацией!

— Да о чем говорить? Цодек Штупер едет к уполномоченному, кто еще едет! Цодек как скажет Макину, так у него в глазах потемнеет.

— Кто едет?

… Я еду. Он едет. Они двое тоже поедут. И мы садимся? Этого тоже надо взять. Этих двух тоже надо взять. Пусть уже и тот поедет. Все едут!..

На тележку, запряженную в одну лошадку, село столько людей, сколько могло влезть. Остальные пошли пешком. От «Трех балаганов» до «Карташова-брода» лошадка тянула еще неплохо. Лейбо-каретник из Менска хлестал ее, а она должна была идти. Дорогу здесь не лишь бы как укатали. Тут часто ездят. Корейцы, которые копают канавы вдоль дороги, разгибают спины и смотрят маленькими глазками, удивляются, что столько людей едет на одной тележке.

Они шевелят угловатыми лицами и лепечут что-то чудное, как китайцы.

Только после «Карташова-брода» лошадка начала упрямиться и не захотела тянуть переполненную тележку. После нескольких напряженных шагов она остановилась и быстро поводила боками. Сколько Лейбко менский не бил ее колючей веткой, напрасный труд. Лошадка только выгнула шею и крутила головой, не иначе вот-вот понесет, как ветер, а на деле еле переступала ногами. Лейбко начал сгонять «пасазиров» и до первого дома, который стоит по дороге к Екатерино-Никольскому, мучился уже сам, стоя сбоку лошади. Лейбиш лупил ее палкой, чтобы хотя бы с места сдвинула пустую тележку, да и того она не хотела. Это было на таком месте, где земля колышется, как будто на пружинах. Тележка по колеса, а лошадка по самый живот залезли в болото.

Лейбиш начал звать на помощь «делегатов», которые рассыпались по всему простору бесконечных лугов. Лейбиш видел только, как качаются травы, раздвигаются, что-то пропускают. Но людей он не видел: трава выше людей. На крики Лейбиша не пришел никто. Лейбиш ругал лошадку и людей. Посылал «болезни в кости» и людям, и лошадям.

Потом он выпряг лошадку, вступил своими длинными ногами в штанах галифе в грязь, сам вытянул тележку, сел и поехал дальше в другое место, где земля колышется, как будто она на пружинах.

… Дорога, которой едут от Екатерино-Никольского до «Трех балаганов», очень быстро зарастает травой, и очень тяжело найти дорогу, которой вчера только или сегодня утром ехали. Вечером Лейбиш уже дороги и признака не видел. Он дергал уставшую лошадку то влево, то вправо, то вперед. Каждый раз, попадая в болотце, он вставал, выпрягал лошадку, хлюпал длинными ногами по воде. А потом, вытянув телегу, снимал длинные штаны галифе, которые были аж до нитки мокрыми, и выкручивал их.

Когда он на рассвете подъехал к воротам ограды «поскотины» — много «делегатов» уже стояли и ждали тележку.

— Ой, болезни вам в кости. Помогать никто не пришел, а ехать все любят.

Лейбиш начал хлестать заморенную, замученную лошадку, чтобы бежала, и между взмахами кнута ругался, сколько было сил. Лошадка на все удары отвечала слабыми попытками быстрей переступать ногами и дальше шла медленно, еле тащилась. Делегаты догнали тележку и все сели.

… В Екатерино-Никольском еще были закрыты все ставни. Еще не совсем рассвело. Серые оцинкованные жестяные крыши от росы стали еще серей. Коровы лежали посреди улицы, сонно жевали. Утомленной лошади с делегатами они не очень испугались: медленно поднялись, отошли и снова-пережевывая жвачку, остановились. Ни одна даже не попыталась зайти во двор. Они хорошо знают, что хозяин-казак их не пустит и не очистит присохшую грязь. Одна какая-то корова надумала после того, как тележка уже немного отъехала, несколько раз хрипло промычать, причем даже лоб не поморщила, чтобы можно было узнать, чего она хочет.

Когда тележка с делегатами выехала на главную улицу, которая тянется вдоль берега Амура, китайские горы на другой стороне реки были еще повиты туманом, сквозь который не было видно межгорий. У Амура в это время был его природный цвет: серый. Все вокруг еще было темно-серым. Чуть видно было, как к противоположному берегу Амура идет китаянка с ребенком. Она лепечет что-то непонятное и шлепает ребенка, чтобы тот не плакал или чтобы плакал. Лепет, шлепки и визг ребенка звучит в горах далекодалеко. Цодек стоит на берегу, передразнивает женщину и кричит: