Биография вечного дня - [27]

12

То, что за ним следят, Крачунов устанавливает еще на набережной. От реки и румынского берега чуть брезжит свет, серый и размытый — возможно, отражение холодного сияния зари. Окружающие предметы становятся рельефнее, блестящая брусчатка белеет, сгоняет с себя пятна струящегося мрака. На этом фоне заметно малейшее движение, любая перемена. И вот где-то позади, в том месте, где он только что прошел, выделяется человеческая фигура — стройная и худощавая, вроде бы фигура девушки. Но чего тут, на набережной, не видела девушка в такую пору? Крачунов замедляет шаг, чтобы понаблюдать за этой тенью хотя бы краешком глаза, через плечо. И убеждается, что ошибся, — за ним крадется молодой парень (а может, взрослый мужчина, трудно сказать точно).

Крачунов невольно вспоминает странный вопрос поручика; он вдруг понимает: значит, этот тип следит за ним давно. С какой целью? Кто подослал?

Но удивительное дело, преследователь его не пугает. Быть может, потому, что, как ему кажется, это затея Среброва: в напряженные, полные неожиданностей часы помощник решил не выпускать своего шефа из-под наблюдения. Если так, то ему ничего не стоит избавиться от навязчивого «хвоста», судя по всему, шпик в своем деле новичок, и вид у него далеко не воинственный. Надо выбрать удобный момент и пугнуть его хорошенько или вообще обезвредить — кажется, парень не отличается богатырской силой.

Но мало-помалу, поразмыслив, Крачунов постигает все значение того факта, что за ним установлена слежка. Если по инициативе его службы — значит, дело дрянь; Среброву, конечно, прямой смысл убрать шефа «и как соучастника, и как свидетеля» (в соответствии с его собственной логикой!), Сребров не станет долго раздумывать, если усмотрит в этом хоть малейшую пользу для себя.

А может, разделаться с ним решили коммунисты? Чему тут удивляться — вся страна бурлит, да еще этот переворот в Румынии. Победное шествие советских войск, которые, словно лавина, сметают все на своем пути, окончательно вскружило голову коммунистам. Крачунов, правда, не располагает пока достоверными сведениями, что ему «заочно вынесен смертный приговор» как областному полицейскому начальнику, и Медведю, и той цыганке, которая выдала Анну Вентуру и действовавших с нею подпольщиков.

Однако почему «хвост» крадется за ним на почтительном расстоянии, почему не приближается настолько, чтобы можно было вести прицельный огонь?.. Крачунов сам удивляется хладнокровию, с каким он обдумывает все возможные варианты; но любой из них кажется ему вполне объяснимым в сравнении с тем, что пережил он недавно. Офицеры избили его, подло избили, вот чего он не может объяснить, вот от чего чувствует себя униженным. Канальи! Тебя подстерегают красные, ищут удобного случая отомстить тебе, это еще как-то можно понять, это естественно — на сей счет у начальника Общественной безопасности не было и не может быть никаких иллюзий. Эти люди испытывают ненависть, которая с давних пор стала частицей их существа, их сути. Да и в кознях Среброва есть какой-то резон — каждый выбирает свой способ, когда спасает шкуру, каждый боится, как бы сообщники не подвели его, не сделали козлом отпущения. Но офицеры, эти холеные баловни режима, эти салонные герои, которые только и умеют, что бряцать шпорами и саблями да щеголять по «прошпекту» в развевающихся пелеринах, — чтобы они поступили подобным образом с высоким чином Министерства внутренних дел, чтобы они были способны так глумиться над его честью и достоинством!

В приступе лютой ненависти Крачунов кусает губы, злоба душит его. Он вдруг решает наказать свою любовницу: он позвонит и зайдет к ней, даже если доктор вернулся домой из своей таинственной «экспедиции» на виноградник. И там, в присутствии мужа, одному богу известно, как разовьются события — ну и черт с ним, все равно весь мир рухнул. Роза не открыла ему! Он заново переживает чувства, которые владели им, когда он стоял перед запертой дверью: жалость к себе и звериную ненависть к ней. Попадись сейчас ему в руки эта докторша, он бы душил ее долго, беспощадно, пока глаза не вылезли бы из орбит и вены на шее не вздулись бы и не стали похожими на пиявки, как у той учительницы из Разграда.

Внезапное воспоминание мощным ударом бьет его под ложечку, и ему становится дурно — еще одна жертва, о которой он почему-то совсем забыл и не принимает в расчет. К нему тогда заявился брат учительницы — этот «адвокат бедняков» обитает где-то в Южной Болгарии. Ему надо было оформить акт смерти и забрать ее вещи. В течение двух часов, пока оформлялись бумаги «сдачи-приемки», он не раскрыл рта, а на прощанье выдал: «Таких, как вы, надо не просто убивать, для вас надо придумать двести самых страшных пыток и не позволять вам сдохнуть, пока не будут испробованы все до одной!» Крачунов пригрозил ему арестом и, вот поди ж ты, сейчас вдруг вспомнил и учительницу, и угрозу ее брата (да, коммунисты нас уничтожат, применив сначала все двести пыток!).

Воспоминание странным образом связывается с поступком его любовницы — этой твари, бесстыдной, ненасытной в постели и сейчас вызывающей в нем восхищение и желание, несмотря на злобу и ненависть, которые он испытывает к ней. Что ж, ладно, раз она ему не открыла, раз она тоже от него отвернулась, пусть получит сполна этот ублюдок, что плетется сзади! Жаль, офицеры разоружили его, иначе Крачунов не удержался бы и покончил с ним с первого же выстрела — рука у него твердая, глаз меткий.