Биография вечного дня - [21]

— Привет, — бросает он Миленкову и спешит обогнуть городской сад — на тротуаре слишком светло.

— Ты убегаешь? — верещит ему вслед администратор. — Я тебе дам огонька! Ты у меня поплачешь, шпионское отродье!

Но Николаю уже не до него.

У крытого рынка Крачунов замедляет шаг, прислушивается. Прислушивается и Николай: со стороны Южного вокзала доносится странный шум, напористо басит мощный двигатель — очевидно, танка; раздается одинокий ружейный выстрел.

«Русские!..» — с надеждой думает Николай. Шум внезапно обрывается, устанавливается глубокая, непроницаемая тишина. Крачунов идет дальше, теперь несколько спокойнее, но у школы застывает на месте. С каждым шагом он все осторожнее, и Николай это замечает, хотя и не догадывается почему. Но понадобилось всего несколько минут, чтобы стала ясна конечная цель этого похода — Крачунов достиг ворот Пятого пехотного полка. Он беспокойно суетится, потом смело идет к внушительной арке, по обе стороны которой поблескивают металлические гильзы от огромных снарядов (такие же гильзы украшают вход в казарму, подчеркивая солдафонский вкус ее обитателей и хозяев).

— Назад! — раздается резкий окрик из-за ворот.

Крачунов останавливается, выбрасывает вперед руку, приветствуя.

— Я к вам, — говорит он после паузы.

Пользуясь растерянностью Крачунова, Николай пытается подобраться к нему как можно ближе.

— Ночью мы посетителей не принимаем! — рычит уже другой, более грозный голос, и слышится звяканье чего-то металлического.

— Я к командиру полка!

— К кому?

— К полковнику Грозданову.

Какое-то время длятся молчание. Потом первый, юношеский голос предлагает более мягко:

— Приходите утром, когда станет светло…

— У меня срочное дело!

— Кто спрашивает полковника? — опять вмешивается грозный голос с явным недоверием.

— Крачунов.

— Какой Крачунов?

— Начальник Общественной…

— Ступайте на ту сторону улицы и ждите!

Крачунов под охлаждающим действием приказа едва заметно кланяется, отходит на несколько шагов в сторону. Николай крепко стиснул зубы — сейчас, чего доброго, подойдет к его тополю! — но Крачунов спешит к уличному фонарю: вероятно, для того, чтобы караульные могли лучше его видеть. Он закуривает (мог же, сука, дать прикурить, мог!). Теперь он всего в десяти шагах от Николая.

Оба ждут затаив дыхание. Единственное, что Николай позволяет себе сделать, — это снять пистолет с предохранителя, не вынимая руки из кармана.

10

Крачунов сразу замечает, что у приближающегося к нему поручика довольно щеголеватый вид: на нем новые блестящие сапоги, безупречно отутюженное галифе, новая скрипящая портупея, сильно распяленная фуражка. Он молод, лицо невыразительное, но подчеркнуто надменное. Поравнявшись с ночным посетителем, поручик небрежно козыряет и представляется — не то Гайдарджиев, не то Гайтанджиев, — затем добавляет уже более отчетливо:

— Адъютант господина полковника… Чем могу служить?

«Не желает меня принять!» — заключает Крачунов и тихо говорит:

— Я хочу встретиться с ним лично!

— В такое время господин полковник отдыхает.

— В такое время вся Болгария бодрствует! — обрывает молодого офицера Крачунов, и поручик даже вздрагивает от его грубого голоса, удивленно подняв тонкие, словно подведенные брови.

— О чем вы, господин?..

— Крачунов, Крачунов… Вашему начальнику мое имя хорошо известно. Как и его — мне. И о делах его я достаточно осведомлен, нечего ему корчить из себя богородицу.

Поручик снова вскидывает брови, маска удивления очень ему идет. Он вообще необыкновенно красив: лицо его, с тонкими чертами и мягким овалом, юношески чисто и мужественно.

— Господин поручик, — говорит Крачунов, сдерживаясь, — советские авангардные части уже на нашей земле.

— По непроверенным данным…

— Согласно вполне проверенным данным! В полдень они были здесь, на пристани, и общались со своими сторонниками. Так что терять время не приходится!

— Господин полковник уполномочил меня вести переговоры от его имени.

— Я настаиваю на личной встрече, — снова озлобляется Крачунов. — Или он воображает, что коммунисты простят ому облаву в Шуменском районе, его участие в операциях близ Червена Вода?

— Армия выполняла и будет выполнять свой долг, — бесстрастно возражает поручик.

Крачунов насмешливо качает головой.

— Долг!.. Господин поручик, не будем говорить о долге — его подлинное значение вам растолкуют дня через два-три. Растолкуют те, что хозяйничали в лесах. У них свои понятия о том, что вам представлялось вполне ясным еще в военном его величества училище! Передайте вашему полковнику: я шага не сделаю отсюда, пока он меня не примет.

Поручик колеблется, его надменное лицо обнаруживает признаки озабоченности, даже замешательства.

— Господин поручик, вам дорога судьба отечества или вы обыкновенный службист?

Молодой офицер не отвечает, он лишь напряженно сопит, задетый за живое. Голос его дрожит, в нем проскальзывает угрожающая нотка:

— Я не позволю меня оскорблять. Ни меня, ни мое начальство! И прошу иметь в виду, я не из трусливых.

— Я тоже! — Крачунов делает шаг вперед, не сомневаясь, что на этого петушка бравада и напористость производят впечатление. — И у меня нет намерения оскорблять вас. Напротив, я полагаю, что сейчас мы должны действовать сообща.